— А какой прок Серому с Чёрным за тебя голос подымать, Стоян Смеянович? — тихо спросил я. — Всё ж, долг долгом, но ныне вы равны, а ежели затея твоя состоится, то они…

— Станут старшиной Усть-Бийской, боярскими детьми, то бишь, с собственными вотчинами в границах удела, — так же тихо ответил полусотник. Пока полусотник. — Их стрельцы отойдут под моё начало, а сами они вольны будут набрать собственную дружину, коей и будут поддерживать порядок на землях удела, а при надобности встанут под градские знамёна для защиты Словени от набега. Но до того Любим с Анфимом и Лихобором должны поставить по малой крепостице ниже по течению Бия. По эту его сторону.

— А сил-то у них хватит? — спросил я.

— А я помогу, — подмигнул Стоян. — Трофеев-то и ныне в достатке, а уж после победы, да с имеющимся в запасе добром, взятым с немецкого поезда[4], кун на строительство и заселение трёх острогов с лихвой хватит.

Честно говоря, укладываясь спать в отведённой нам со Светой спальне, прижимая к себе гибкое тело подруги, пребывал в несколько взвинченном состоянии. И было от чего! У стрельцов на носу тяжелейшая битва, а они делят трофеи и мечтают о выгодах, что принесёт им победа. И ведь мало того, что мечтают! Они же уже договариваются, кому какая часть шкуры медведя достанется! А ведь тот ещё по лесу шастает, ревёт, мед да малину жрёт! Не понимаю. Не привычен я к такому вот… планированию вилами на воде.

Утром настроение у меня было не лучше, и Света это заметила. Когда же я высказал всё, что думал об услышанных вчера планах стрелецкой старшины Усть-Бийского острога, подруга только плечами пожала.

— Они так привыкли, Ерофеюшка, — проговорила она, и после долгой задумчивой паузы договорила: — Понимаешь… ты с местными-то, кроме Стояна да Мирослава, толком и не общался, разговоров их не слыхал. А я вот уже насмотрелась. Они очень конкретные люди. Нет, не как наши «иваны» или «варшавские воры». Просто этим людям жизненно необходимо видеть цель. Чёткую, конкретную, такую, чтоб можно было в руках подержать. Понимаешь?

— Не особо, — признался я.

— Ну… вот, представь. Мы с тобой — обычные подданные государя русского. На нашу страну напал враг. Мы берём оружие и идём защищать нашу страну. Так?

— Так, — кивнул я, по-прежнему не понимая, к чему клонит Света.

— Во-от. Мы не будем ждать какой-то награды или искать дохода от войны просто потому, что она пришла на нашу землю и её нужно быстрее закончить, чтобы спокойно жить дальше… А здешние, у них менталитет другой, — подруга чуть замялась. — Смотри, есть государь, и земля эта его. И стрельцы её защищают, потому что государь платит им жалованье. Как и селяне не считают обрабатываемую землю в приграничье своей, потому как границы могут в любой момент измениться и их просто сгонят с неё. Понимаешь? Они не считают эту землю своей. Вообще. А вот когда те же полусотники, вроде Миряна Звановича или Поклеста Брановича, получат свои остроги в вотчинное владение, вот тогда они станут защищать их, как своё, личное. Будут нанимать воинов, будут биться и резать любого, кто покуситься на их собственность. Будут защищать селян, что арендуют и обрабатывают их землю, принося им доход. Вот, ты удивлялся вероломству той же подкаменской старшины, помнишь? А ведь с их точки зрения, и даже с точки зрения самого государя, ежели до него дойдёт информация о том, что сотворили эти уроды, пригласив на земли Словени врага, их действия и предательством-то не считаются. Обида государю? Да. Покушение на его земли и права? Тоже да. Но! Не предательство. Интересы своих земель, доверенных им государем, они ведь блюдут со всем тщанием. А то, что в приграничье, находящемся под защитой каких-то там стрельцов, вольные люди друг друга режут, так это не их забота.

— Ты ещё скажи, что за эти нападения самов и кайсаков государь возложит ответственность на того же боярина Сколского, — фыркнул я.

— И возложит, если тот не сможет удержать Хвалын-город в своих руках, — невозмутимо кивнула Света. — Но обвинить в нерадении и наказать за урон своему кошельку и владению он может лишь стрелецкого полуполковника Ермила. А вот вотчинного боярина Ермила Ватеевича Сколского вправе, разве что, в опалу отправить или, в самом крайнем случае, если тот не удержит свои земли, лишить боярского титула. И вот последнее для дядюшки Жука и Врана куда страшнее, чем его же собственная казнь как стрелецкого полуполковника.

— Лишение титула страшнее смерти? — хмыкнул я. — Лихо.

— Именно. Казнят одного человека, — терпеливо продолжила объяснение Света. — А боярского титула лишают весь род по нисходящей линии. И, скорее всего, навсегда. Со здешним местничеством даже трижды правнуки лишённого титула боярина выше боярских детей никогда не поднимутся, и в службе начальством даже над самым захудалым боярином никогда не сядут. Те же бояре и не допустят! Понимаешь?

— Вот теперь, кажется, понимаю, — протянул я. — Но как это связано с дележом неубитого медведя, свидетелями которого мы вчера стали?

— Прямо связано, Ерофей, — вздохнула подруга, явно разочарованная моим тугодумием. — Подъём по социальной лестнице, вот что предложил Стоян Смеянович своим людям во время вчерашнего разговора. Десятники получили обещание, что станут полусотниками. Стрельцы личного десятка Хляби — что станут десятниками. Сегодня Мирян с Поклестом получат предложение пойти в бой под рукой не полусотника Стояна Хляби, но будущего боярина Стояна Смеяновича Хлябина, за что получат вотчины и титул детей боярских, от которого рукой подать до вожделенной боярской шапки. Ручаюсь, уже сегодня по острогу пойдут слухи, что здешняя земля скоро обретёт своих хозяев, и селяне начнут присматриваться к нынешним полусотникам на предмет, к кому лучше идти в арендаторы. А там и об отселении повзрослевших детей на вновь осваиваемые земли задумаются. Поверь, Стоян каждому предложил или предложит то, за что люди станут биться хоть с самами, хоть с кайсаками, хоть с самим дьяволом!

— М-да, своеобразная форма убеждения, — протянул я и вздохнул. — Что ж, посмотрим, как она сработает…

[1] Сплэттер — поджанр хоррор-фильмов, акцент в котором делается на предельно графичные кровавые сцены.