хитростью кусок собственной жизни и души, с именем, памятью и родными людьми, уже исчислялся минутами, но он даже сейчас не желал изменять своей природной неторопливости. Она крайне редко его подводила, а тем более в моменты хаоса и тревоги, когда самое драгоценное время давно упущено и остается только беречь силы. Поэтому он не пошел сразу обратно, а прогулялся вместе с Кави до магазина и кафе, купил ей пару сарделек и выпил чаю с увесистым куском пирога. Вокруг так же неспешно шли по своим делам пенсионеры с модными спортивными палками, матери с колясками, изредка попадалась молодежь. Из динамика доносилась добродушная, уютная эстрадная мелодия из 90-х, а то и 80-х, от кафе тянуло жареным мясом и тестом — спокойные, безопасные запахи, к которым время от времени примешивался кисловатый дух чьих-нибудь дурных мыслей.

Подумав, Илья заодно прихватил бутылку водки подороже, на случай, если они опять столкнутся со Станиславом. По дороге назад он со свежими силами стал рассуждать, что делать дальше. Ему до зарезу хотелось научиться восстанавливать образы через пространство, без тактильного контакта, а пока до него доходили только бледные тени. Надежнее и легче всего было бы втереться в доверие одной из хозяек, превратить ее в мягкий воск и вытащить наружу всех ее демонов. Но для этого требовались действия, о которых Илья и думать не мог без омерзения. Оставалось идти «с черного хода» — извести им нервы, раскалить обстановку в доме, внушить неуверенность друг в друге и в самой окружающей реальности, но это отнимало гораздо больше сил.

У коттеджа Илья попрощался с Кави и она пошла в лес, а он нажал кнопку звонка у калитки и подумал, что неплохо бы как-то разжиться запасным ключом.

Ему открыла Рита, и она же в этот раз орудовала на кухне, пояснив, что у них на этот счет строгий распорядок. Остальные, по ее словам, отправились к заливу подышать воздухом. Илья невольно посмотрел на кусок нежно-розового мяса, который она разделывала, и кровяные подтеки в выемках керамической доски. Рядом стояла ваза с овощами и зеленью, которая успела слегка подвять. Патологическим чистюлей Илья никогда не был, просто опрятным, но вдруг ему стало бросаться в глаза каждое пятно, трещина или скол, а в запахах свежих продуктов почудилось разложение. Сейчас его совсем не тянуло обыскивать их будуары: он предчувствовал, что любой выпавший волосок, бумажная салфетка или старый журнал источает такие же ароматы.

Однако он решил все-таки задержаться на кухне и открыл бутылку минералки, которую купил в поселке. Неожиданно Рита спросила:

— Элиас, а можно у вас кое-что спросить?

— Ну конечно, не стесняйтесь, — улыбнулся он.

— А каково это, все время странствовать? Неужели у вас нет такого места, которое вы можете назвать своим домом?

— Я стараюсь не прирастать к одному месту и не зацикливаться на вещах, Рита. Нет ничего более жалкого, чем страх потерять постель, вилки, ложки, фотографии предков, которых ты даже по имени не знаешь. Пока цепляешься за все это, пройдет молодость и не успеешь повидать и испытать много по-настоящему прекрасного. А вещи все равно превратятся в труху, и спасибо за преданность уж точно не скажут.

Тут Илья снова не удержался от улыбки: на самом деле они с отцом всегда были жуткими барахольщиками, и Майя потратила немало сил, объясняя своим мужчинам, что «понадобится» и «пригодится» — принципиально разные понятия. Однако Риту от этих фантазий потянуло на откровенность, чего он и добивался.

— Мне очень нравится ваша точка зрения, Элиас, — вздохнула она. — Но это роскошь, доступная только мужчинам, ну и отдельным западным женщинам. А у нас все еще патриархат, с обязательным культом сервизов, ковров, антресолей и пакетов с пакетами.

— Прошу прощения?.. — переспросил Илья.

— Многие до сих пор хранят даже полиэтиленовые пакеты для продуктов, хотя они вредны для экологии. Меня просто потянуло на воспоминания, я сама однажды сбежала из дому — приехала в Питер из Краснодарского края и поступила в университет. Ох и страшно было! Но меня все так достало дома, что хотелось бежать куда угодно. У нас была очень консервативная и обеспеченная армянская семья, родители мне и мужа присмотрели, а про образование запрещали даже думать. Когда я уехала, они написали мне один раз — что больше у них нет дочери и я ни копейки от них никогда не получу. Можете себе представить, что такое по сей день происходит в России, а не где-нибудь в Иране?

— Ни за что бы не подумал! Звучит как сюжет драматического фильма про Восток или Африку.

— А вот и нет. Меня даже в Питере многие осуждали, что я бросила дом и семью. Но они же не знали, как там жилось! Я только Сонии все рассказала, когда мы познакомились в вузе. Она мне очень помогла, и приютила, и научила всему: зарабатывать, решать проблемы, смотреть людям в глаза и ценить себя. Вы представьте: нижнее белье, в котором я уехала из дому, стоило дороже, чем аренда квартиры, в которой жила Сония, и тем не менее она, девчонка из нищей семьи, стала мне и подругой, и наставником, и защитником.

Тут губы Риты болезненно дернулись, она склонилась над столом, будто внимательно изучала глянцевые бока овощей. Илья спросил:

— А у вас есть любимый мужчина?

— Был когда-то, но он меня предал, и после этого я перестала кому-либо доверять, кроме своих подруг. Увы, Элиас, женскую дружбу нельзя совмещать с личной жизнью, и мы выбрали дружбу.

— Но это же неправильно, Рита, жизнь без любви теряет вкус. Кстати, а как ваше полное имя?

Женщина настороженно взглянула на него, но после паузы ответила:

— На самом деле меня Карина зовут, Рита — это из одного индийского фильма. Вы, может быть, не знаете, а у нас в советское время очень любили это кино. Сония мне сразу сказала, что я просто вылитая его героиня, южная девушка, которой приелась жизнь в золотой клетке. Вот только это и осталось...

Она подняла рукав домашнего платья и показала Илье широкий серебряный браслет с узорами и инкрустацией из бирюзы. С ее молчаливого согласия он осторожно коснулся украшения и почувствовал пряный дух восточных рынков с примесью соленой морской воды.

— Он мне достался от бабушки, а сделали его где-то в Марокко, — сказала Рита. — Среди моих предков были мореходы, от них, видимо, и передалось желание странствовать. Но