груз самому не хотелось, но обезьянка, таскающая над головой рюкзак, смотрелась бы странно, а как навьючить собаку, придумать не удалось. Пришлось мертвецу забрать у беса и надеть себе на спину скопленные в новой жизни пожитки. Вскоре немолодой уже мужчина в компании обезьянки и большой собаки вышел на дорогу, и отправилась в сторону портового города.

***

К наступлению темноты, так никого и не встретив по пути, троица сошла с дороги, а углубившись в лес, устроилась на ночёвку. Костра разводить не стали. По заведённой привычке мертвец присел под деревом, поужинал заранее припасенным мясом и просто закрыл глаза, стараясь ни о чём не думать. Бесёнок улёгся прямо на траву рядом с хозяином и быстро уснул. До полуночи гончая бегала по округе, а вернувшись, принесла окровавленную, но ещё подёргивающуюся лисицу. Демонолог молча вытянул из добычи душу, а трупик зашвырнул за дерево. После охоты и Калли устроилась на отдых.

Утром, после проверки исправной работы иллюзий, их путешествие продолжилось в обычном темпе, а к полудню на горизонте со стороны портового города показалась первая повозка с двумя людьми, запряжённая единственным рыжим тягловым конём. Правил ей крепкий, короткостриженный светловолосый мужчина с опрятной бородкой и усами, одетый весьма просто: серые штаны, заправленные в сапоги, да тканевая куртка поверх рубахи.

Возле него на козлах сидела молоденькая круглолицая девушка с длинными волосами цвета спелой пшеницы, в коричневом крестьянском платье с рукавами. Перебирая струны лютни, она беззаботно пела какую-то дорожную песенку.

По мере их приближения Ксирдиса начал разбирать слова, напеваемые мелодичным девичьим голоском:

– ... В дороге той немало

Посеяно костей;

Она уже устала

Считать своих гостей.

«Опять северный диалект. Ожидаемо... Какая-то песня у неё мрачноватая» – думал магистр, продолжая идти вперёд, навстречу повозки. Останавливаться или преграждать путь путникам он не собирался, желая лишь пройти мимо.

Тем временем пение продолжалось:

– И я за солнцем еду, Томясь в плену камней, Надеясь на победу, Считаю звенья дней.

Собрав людские кости,

Цветы растит земля…

Одним из них, быть может,

По смерти стану я.

Услышав последние слова песни, мертвец застыл на месте, проигнорировав врезавшегося в него сзади бесёнка, находившегося под личиной обезьянки. Из глубин памяти демонолога рывком вырвалось воспоминание о совсем незначительном событии. Неожиданно вспомнился один из последних дней в осажденном Лифрехте. Тогда он, направляясь на срочный вечерний военный совет, заглянул в храм богини зверолюдов, Матери Земли и помолился у статуи.

«"Собрав людские кости, цветы растит земля..." Цветы... Я ведь тогда тоже про цветы просил... Просил о малости: чтобы на моей могиле когда-нибудь выросли цветы... "Одним из них, быть может, по смерти стану я..." Да ну, наверное, всего лишь совпадение! Я просто хочу видеть смысл там, где его быть не может».

Тем временем повозка приближалась к замершему страннику, а песня звучала всё громче и громче:

– Идти дорогой вечно -

Я дал такой обет, Оставив дома нечто,

Чему названья нет.

Бежит, бежит дорога

По лезвию любви…

Эй, Смерть, седой охотник,

Коль можешь, так лови!

(Канцлер Ги – Дорога.)

«Да в бездну... – растерянно думал мертвец, – ну не может же быть это простым совпадением! Как про меня ведь поёт! Смерть меня ещё не поймала... Или это я ловить должен кого-то? Певицу?.. А вдруг всё-таки знак? Знак от Матери Земли. Я ведь как-то ожил... Мёртвые уходят в землю... Смерть – её вотчина? Проклятье! Не разбираюсь во всей этой теологии! В храм то заходил, глупой традиции ради. Верующим не был. Просто Гариус приучил... Плевать. Не успокоюсь ведь теперь, пока не выясню, в чём дело!»

Отойдя на обочину дороги и дождавшись, когда повозка с ним поравняется, Ксирдис с сильным акцентом заговорил на северном диалекте: – Добрый день, путники. Прекрасный голос у девушки, смею заметить. Могу поинтересоваться, эта песня про дорогу, она что-то значит? Откуда она?..

–