Шрифт:
Закладка:
В романе рассказывается и о визите личного посланника президента США Гопкинса в Советский Союз, о его встрече со Сталиным. Может быть, не столь подробно, как того хотелось бы, но все же достаточно ясно и ярко раскрыта и деятельность Рузвельта и Черчилля. Все это придает широкое общественное звучание произведению.
Огромным утверждающим пафосом наполнены страницы, повествующие о прибытии в Ленинград нового командующего фронтом Жукова в самые трудные для города дни.
Роман «Блокада» во многом публицистичен, публицистичен в самом лучшем смысле этого слова. Перед нами заинтересованный художник, лишенный какого бы то ни было равнодушия, и заинтересованность его проявляется в каждой главе, в каждой строке. Мягко, лирично, с любовью и нежностью рисует он образы своих героев — мужественных, смелых, а в сущности, простых людей труда, рабочих, военных, инженеров и партийных работников; с той же мягкостью, лирично и любовно описывает Чаковский природу родного и, кажется, до травинки известного ему края. Но голос его приобретает суровость и жесткость, как только место действия переносится в стан врага, палитра меняется, автор находит едкие и точные эпитеты для характеристики волчьей сущности фашизма. Противоположность красок, непримиримая противоположность идеологий! Жизнь подсказывает художнику этот контраст.
У Чаковского, как у писателя, всегда было обостренное чувство времени. Новый роман его также служит благородной цели патриотического воспитания советских людей.
1973
ОТКРЫТИЕ ГЕРОЯ
За плечами Евгения Захаровича Воробьева огромный жизненный и писательский путь, и оттого, может быть, книги его всегда интересны, насыщены и достоверными событиями, и достоверными психологическими деталями, которые невозможно получить из «вторых рук», так правдиво и художественно убедительно изложить на бумаге, свести в сюжет, главу, книгу; все надо увидеть и пережить, и только тогда это увиденное и пережитое может стать достоянием литературы. Его романы и повести «Высота», «Капли крови», «Сколько лет, сколько зим» и другие, уже широко известные читателю, — яркое свидетельство тому, с какой настойчивостью автор следует однажды избранному им реалистическому методу изображения жизни.
Но биография писателя, как бы ни была удивительна и ярка, а Евгений Воробьев с первых дней Великой Отечественной войны находился в действующей армии сначала на Западном, позднее Третьем Белорусском фронтах, не может служить единственным источником для творческих замыслов. И тут вступает в права кропотливая исследовательская работа. Собираются, систематизируются и изучаются те или иные факты, относящиеся к тому или иному лицу или событию, но в отличие от историка писатель должен еще глубже проникать в душевный мир избранного им героя, в самые скрытые тайники его мыслей, и от того, насколько он справился с этой задачей, зависит успех или неуспех произведения.
В новой своей книге о советском разведчике Льве Ефимовиче Маневиче (он же и Этьен, когда этого требовали обстоятельства, и полковник Старостин), которому в день двадцатилетия Победы над гитлеровской Германией было присвоено звание Героя Советского Союза, Евгений Воробьев, на мой взгляд, отлично справился с поставленной перед собою целью и как исследователь и как художник. Прежде чем, укрывшись в тиши своего кабинета, написать первую строчку романа, он провел огромнейшую работу по отбору материалов, относящихся к удивительной жизни и незабвенному подвигу разведчика, перечитал тома рукописей, отыскал людей, которые знали Льва Маневича или даже просто встречались с ним в разные годы, и провел с ними обстоятельные беседы. Достоверность, точность — вот что должно было лечь и легло в основу книги, и это чувствуешь с первой до последней страницы, читая роман. Глава за главой, событие за событием, и как будто вот он, перед глазами встает тот огромный мир мыслей и чувств, которым жил мужественный советский разведчик. Он любил жизнь, как все люди, и любил свою Родину, свой народ, и эта вторая, главная любовь как бы встает над личной; он знает, на что он идет, что грозит ему в случае провала, но еще яснее представляет, во имя чего, во имя каких идей и целей отдает свою жизнь.
Приверженец героической темы, Воробьев и в этом романе не изменяет себе.
Надо сказать, что книг о подвигах советских разведчиков в тылу врага вышло у нас уже немало. Не все они равноценны. Одних авторов привлекает детективное начало, невероятность и головокружительность событий, других же (их меньше) — психологическая характеристика героев. Иными словами, роман о разведчике — не всегда детектив. Не всегда просто развлекательное чтиво. Настоящее, полноценное художественное произведение — таким выглядит «Земля, до востребования». Здесь мы находим порой даже излишние на первый взгляд бытовые подробности, но в то же время — не будь их — вряд ли воспринималась бы с такой полнотой обстановка, в какой приходится действовать герою, та самая ненавистная ему обстановка капиталистического мира, который он должен был знать до мелочей, чтобы «работать и жить» в нем; здесь есть даже целые сюжетные линии, на первый взгляд будто бы мало чем связанные с общим замыслом романа (если иметь в виду, что роман только о разведчике!); как, например, широкое отступление об отношениях Джаннины с ее женихом, но и это, если глубже вникнуть в замысел произведения, если учесть, что роман ко всему еще и зеркало эпохи, а не только одной, личной судьбы, — и подробные отступления, и видимая якобы событийность вполне оправдывает себя.
Я не хочу пересказывать сюжет романа. Он сложен. Да и вряд ли возможно и нужно это делать. И все же не могу не удержаться от перечня некоторых названий того страшного тюремного маршрута, который выпал на долю Маневича. Тюрьмы Милана, Турина, «Реджина чеми» в Риме, Кастельфранко дель Эмилия, пересыльная тюрьма в Неаполе, ужасная Санто-Стефано и снова Вастельфранко дель Эмилия, затем Маутхаузен, Мельх, Эбензее... Но мужество не покидало разведчика и в тюремных застенках, истязания не сломили его духа. Даже находясь в неволе, отгороженный как бы от мира, он продолжал работать, когда это ему удавалось, сплачивал вокруг себя политзаключенных. Как интернационалист и борец, отказался подать прошение о помиловании итальянскому правительству, хотя как «австрийский коммерсант» мог бы и получить таковое; но он сообщает в Москву: «Моя подпись под прошением на многих подействует разлагающе, будет всячески использована дирекцией тюрьмы в своих целях и получит отклик во всей Итальянской компартии, так как