Самару будут брать части трех армий: Первой, Пятой и Особой, или Четвертой, — продолжал Тухачевский. — Так вот, Валериан Владимирович. Эту Четвертую армию еще нужно создать! И создавать будете ее вы!

— Я?

— Да. Есть приказ о назначении вас политкомиссаром и членом Реввоенсовета Четвертой армии. Штаб ее находится в Покровске...

Куйбышев вернулся в свой вагон и увидел здесь Толстого.

— Я к вам, Валериан Владимирович...

Толстой был бледен, с перекошенным от боли лицом.

— Что случилось, Михаил Николаевич?

Толстой уронил голову на стол и разрыдался.

Это было настолько неожиданно — видеть такого сильного взрослого человека плачущим, что Валериан Владимирович растерялся.

Но вот Толстой поднял голову, вытер руками глаза, сказал глухо:

— Моих родителей зверски замучили, убили...

— Кто?!

— Вот я и хотел бы узнать кто. Позвольте поехать похоронить мать и отца...

Лишь на мгновение Валериан Владимирович задумался: Толстому придется ехать в имение родителей, которое то ли в руках красных, то ли у белых...

— Поезжайте...

И Толстой уехал.

А Куйбышев отправился в Покровск. Вернется или не вернется Толстой? Говорят, его родителей убили крестьяне. Самосуд. Зачем? Бессмысленное убийство двух дряхлых стариков. Это дело должны расследовать. Поймет ли Толстой, что убили не трудовые крестьяне, а бандиты, которых сейчас развелось тьма-тьмущая. А возможно, Толстому отомстили белые за переход в Красную Армию.

...Степной одноэтажный городок Покровск. Один бок его омывает Волга, другой — поджаривает жгучее степное солнце. Пыль, зной, чахлые кусты желтой акации. Весной случаются наводнения, и тогда по улицам плавают на лодках. Полынная степь начинается прямо от полотна железной дороги, где стоит салон-вагон. Город населяют русские, украинцы, татары и немцы-колонисты. Немцы здесь чувствуют себя хозяевами. Это зажиточные хозяева, имеющие в степи большие хутора, гурты баранов и табуны лошадей. Они резко настроены против Советской власти, прячут хлеб, отказываются служить в Красной Армии. Бог ты мой, велика Россия и каких чудес в ней только нет!..

В конце сентября зарядили дожди. Они лили беспрестанно. Дороги превратились в глиняное месиво. От полотна железной дороги нельзя было отойти и на шаг, чтобы не увязнуть по колено в грязи.

4-я армия готовится к наступлению на Самару. Она пойдет с юга. С севера будет наступать 1‑я армия. Через Вольск, Хвалынск пойдут части 5‑й армии.

Куйбышеву все еще не верится: неужели пробил час?.. Не помешает ли продуманному наступлению какая-нибудь неожиданность? Что-нибудь из ряда вон выходящее?.. Расплох чреват последствиями.

Дожди, проклятые дожди... Ни пройти, ни проехать... К прямому проводу вызывает Алексей Галактионов. Куйбышев читает ленту, кусает губы, морщится: «Грязь непролазная, поэтому трудно передвигать артиллерию, лошади выбиваются из сил... Нужного количества подвод для пехоты не имеется, люди должны пешком пройти 20 верст и затем, измученные, вступить в бой». Грязь, дождь... Совсем раскис Алексей Петрович, потомственный самарский пролетарий. Ведь освобождать-то идем Самару! Испугался трудностей. Дождя, грязи испугался. Вот тюрем царских, сибирской ссылки не боялся. А как избивали его озверевшие обыватели на Троицком базаре, когда в Самару ворвались белочехи!.. Едва вырвался.

А дождь льет и льет, пузырятся лужи. Может быть, прикажете отложить наступление до ясных дней? Дрожа от гнева, Куйбышев диктует телеграфисту:

— Аргументы малоубедительны. Грязь будет вплоть до зимы, откладывать до этого времени операцию невозможно. К тому же к противнику подходят подкрепления. Скоро будет поздно. Необходимо использовать всевозможные комбинации: где смелым налетом в тыл неприятеля, где переброской войск на автомобилях, а где ударить в лоб. В этом и состоит умение командовать и проявлять инициативу...

Он представляет бледное, с запавшими от бессонницы глазами лицо Галактионова, его большие, перепачканные глиной руки; вспоминает о том, как после возвращения из ссылки его, Куйбышева, несмотря на сопротивление меньшевиков и эсеров, избрали председателем президиума Совета, а Галактионова — заместителем. Хорошо им работалось вместе. Иногда, засидевшись в Совете до глубокой ночи, отодвигали кипы бумаг, глядели на свои руки с еще не зажившими рубцами от кандалов и вдруг начинали беспричинно хохотать. На трубочном заводе Галактионов работал слесарем-электромонтером. Пытался обучить Валериана своему ремеслу, да не успел: арестовали. А как смело выступал на митинге перед рабочими, когда генерал Зыбин приказал солдатам в него стрелять. Галактионов не испугался. Разодрал на себе рубаху, крикнул Зыбину:

— Не сердись, генерал, печенку испортишь!

Алеша, Алеша, не бойся дождя и грязи. Не бойся... Вот Чапаев ее не боится. Чапаев — командир Николаевской дивизии. В Заволжье о нем рассказывают всякие чудеса: здесь он хозяин, белые трепещут при одном упоминании его имени. Храбрейший из храбрых. В мировую войну был награжден Георгиевскими крестами всех степеней.

Как будто был такой случай. Чапаев остановил беженку, казачку, спросил:

— Почему бежите?

— Господь спаситель ниспослал на нас антихриста, волжского разбойника Чапаева. Конь его дышит огнем, а сам он — с крыльями и длинным хвостом.

Чапаев усмехнулся, потрогал собственные плечи — крыльев нет!

— Чудачка! А я и есть Чапаев, а вот и мой конь. Как видишь, никакого огня у моего коня нет. Нет у меня ни крыльев, ни хвоста...

Беда Чапаева — горячность: критикует вышестоящие штабы за их приверженность к методам позиционной войны, требует смелого маневра, и это кое-кому из штабников не нравится. Рука Троцкого дотянулась и до Чапаева: Троцкий обвинил Василия Ивановича в партизанских замашках, возбудил против него судебное дело. Куйбышеву пришлось вмешаться. Судебное дело закрыли.

Объезжая войска, Валериан Владимирович завернул и в дивизию Чапаева. Дивизия только что нанесла белочехам крупное поражение под Орловкой и Ливенкой, отбросив их на Брыковку. Против Чапаева действовали шесть тысяч чехословаков и свыше трех тысяч белогвардейцев при тридцати трех орудиях. А у Василия Ивановича было всего семь тысяч солдат при девятнадцати орудиях. Огромная победа! А Чапаев сидел за столом, обхватив голову руками, и жалобно напевал «Сижу за решеткой».

— Почему грустите? Радоваться надо.

Не поворачивая головы в сторону Куйбышева, Василий Иванович сказал:

— А чему радоваться? Снарядов нет. Продовольствия, фуража нет. Обмундирования нет. Чудотворец нужен.

— Какой еще чудотворец?

— Ну тот, что «По моему велению, по моему хотению»... боеприпасы, продовольствие и прочее, что положено солдату...

— Так я и есть тот, кто вам нужен: привез снаряды, патроны, продовольствие, обмундирование и махорку!

Чапаев вскочил с лавки. Свел брови, лицо стало строгим, и вся молодцеватая осанка его выражала