Но как бы ни было коротко его заблуждение, он не мог сейчас утверждать, будто его не было.

Воля большинства... Она всегда была для него священной. Да, Самарская партийная организация, куда входят люди, которым привык верить, с которыми рисковал жизнью, дала ему наказ поддерживать на съезде идею «революционной войны». Так почему ты не встал, не опроверг убедительными доводами эту неверную, вредную волю большинства?! Или был убежден в том, что большинство не может ошибаться? Или же не захотел быть поручиком, шагающим не в ногу с ротой?.. Почему красивые фразы одурманили тебя? Значит, и в тебе самом он гнездился, этот мелкобуржуазный авантюризм. Для тебя он не основа твоей натуры, а минутное заблуждение, в которое впали и некоторые другие, тот же Бубнов. После победы революции в России тебе вдруг показалось, будто империализм находится при последнем издыхании. И стоит лишь толкнуть его сапогом...

Но когда ты увидел, что за эту самую красивую «революционную войну» — и Троцкий, и Бухарин, и Радек, и Крестинский, и Иоффе, и вся их мелкобуржуазная свора так называемых «левых» коммунистов и что они, надрывая голосовые связки за нее, готовы сдать немцам Петроград и Москву, чтобы «держать весь мир в напряжении», ты пришел в негодование, поняв всю предательскую сущность их предложения.

О «позоре» Бреста вместе с Троцким до сих пор истерически кричат и меньшевик Мартов, и эсер-максималист Ривкин, и левые эсеры Камков и Спиридонова, и правый эсер Лихач.

Да как объяснить все это вчерашним царским офицерам?

— Иванов вам не солгал, — сказал Куйбышев. — Но и правды не сказал. Он просто извратил факты. На съезде большевиков я в самом деле высказался за «революционную войну»: я выполнял наказ своей партийной организации. Это было ужасное заблуждение моих товарищей. И мое. Мы не поняли тогда всей глубины стратегического замысла Ленина, замысла, рассчитанного на то, чтобы выиграть время и собраться с силами, создать крепкую армию, чем мы и занимаемся сейчас. Мы поддались на провокацию некоторых псевдореволюционеров, мелкобуржуазных авантюристов, которые, как я теперь начинаю понимать, намеревались сознательно спровоцировать нашу слабую, неокрепшую Республику на войну с вооруженной до зубов Германией. Убийство германского посла графа Мирбаха — преступная провокация эсеров. Нам не дают собраться с силами, просто не дают... У меня есть один знакомый. Профессор астрономии Павел Карлович Штернберг. Из Московского университета.

— Я о нем слышал, — сказал Толстой.

— Так вот. Павел Карлович — старый большевик. Во время Декабрьского восстания 1905 года в Москве он входил в Военно-техническое бюро. А несколько дней назад участвовал в разгроме эсеровского мятежа в Москве.

— Вот так штука! — изумился Толстой.

— Когда я был в нарымской ссылке, Павел Карлович как-то сказал мне: «К счастью, во главе нашей партии стоит человек, наделенный необыкновенным даром политического предвидения: Ленин». И это так. Хочу посоветовать от себя: верьте Ленину! Как верю ему я. Ну а Брестский мир в числе других ленинцев подписывал один мой давний знакомый, которому я также беззаветно верю, — Григорий Иванович Петровский.

— Народный комиссар внутренних дел?

— Он самый, Когда мы с ним впервые увиделись, он был депутатом Государственной думы.

— Я начинаю понимать то, чего не понимал раньше: вы, большевики, накрепко связаны многолетними узами, знаете друг друга, следите за деятельностью друг друга, подправляете друг друга, — сказал Толстой. — Вы — организованная сила. А мы такой силой никогда не были. Только воображали себя ею. Нам казалось: дворянство — самостоятельная от царя организация.

Куйбышев увидел, как просветлели их лица.

— Вот теперь мы все поняли, — сказал один из них. — Первому же, кто будет охаивать Брестский мир, влеплю пулю в лоб.

Они откланялись, а он ходил по комнате, курил и все не мог успокоиться. Что за всем этим кроется? Иванов решил зачем-то прощупать офицеров. Может быть, привлечь на свою сторону?

На другой день утром разведчики донесли: Иванов — в заговоре с другими эсеровскими вожаками, готовит мятеж. Оснований не верить не было. Нужно немедленно арестовать Иванова! Правда, без санкции Тухачевского этого сделать нельзя.

Он поспешно выехал в Инзу, где находился штаб Тухачевского. Выслушав сообщение, Тухачевский заволновался:

— Возвращайтесь в Симбирск! Иванова арестовать немедленно! Вот приказ... Впрочем, едем вместе.

До Симбирска-Первого ехали вместе. На этой станции стоял бронепоезд.

— Ну вот и прекрасно, — сказал Тухачевский. — Я сойду здесь. В случае чего, дайте знать: пригоню бронепоезд...

Они попрощались, даже не заподозрив, что бронепоезд уже захвачен мятежниками, что комиссар бронепоезда арестован, его экипаж подменен людьми Муравьева.

Дальше Куйбышев решил ехать не в вагоне Военного совета, а на паровозе, с машинистом. Почему он так поступил? И сам не смог бы объяснить. Какое-то внутреннее чутье подсказывало ему: будь начеку! Неизвестно, что происходит в самом Симбирске...

Разумеется, он пока не знал, что заговор Клима Иванова — всего лишь часть более крупного заговора, подготовленного Муравьевым, — заговора против Советской республики, — и того, что еще вчера глубокой ночью, втайне от членов Реввоенсовета фронта, Муравьев погрузил на пароходы шестьсот своих «приверженцев», вооруженных с ног до головы, и отплыл из Казани в Симбирск. Эти «приверженцы» плохо понимали, куда их везут и зачем. А именно такие и нужны были сейчас для выполнения авантюрного плана. «Особо надежный» отряд состоял из татар, вотяков, черемисов и китайцев, почти не говоривших по-русски. Им объяснили, что они должны захватить Симбирск, где якобы обосновались контрреволюционеры. Командующему фронтом верили.

...Поезд подошел к станции. Куйбышева удивило то, что перрон оцеплен войсками. Как только поезд остановился, вооруженные люди кинулись к вагону Военного совета.

«Мятеж!.. Ищут меня!.. Куйбышев нырнул под вагон, вышел с другой стороны и растворился в темноте.

Симбирский губисполком обычно заседал в здании кадетского корпуса. Куйбышев направился было туда, но издали заметил, что здание оцеплено. Оставалось одно: незаметно пробраться в Троицкую гостиницу, где квартировали члены Самарского ревкома и кое-кто из Военного совета армии. Как он и предполагал, гостиница была окружена мятежниками. Он незаметно прошел двором, влез в открытое окно нижнего этажа.

Свой ревком нашел в номере Галактионова. На первом же этаже.

— Что здесь происходит?

Галактионов был хмур, молча протянул Куйбышеву какую-то бумажку.

— Что это?

— Воззвание Муравьева к населению. Думаю, успел расклеить на всех