Шрифт:
Закладка:
— Что ты ему сказал, несчастье? — Нин-джэ все же обернулась, и я сразу отвел глаза. Столько у нее на лице было… даже не знаю чего. Но мне чуть ли не впервые в жизни стало… стыдно? Да я не знаю, что это такое! Но подозреваю, что вот оно, вот это мерзейшее чувство — оно и есть.
— Что это мой способ вернуть тебе долг… — когда я сейчас произнес это вслух, сам удивился, как глупо и пафосно оно прозвучало.
— М-да… — Нин-джэ снова отвернулась. — А мне было показалось, что ты хоть немного понял…
— Понял что? — Я сам понимал, что вопрос так себе, но молчать не было никакой возможности. — А как ты хотела?! Чтобы я снова смотрел, как ты умираешь?! Снова сходил с ума? Мне и двадцати лет хватило! Я…
— Мой долг, мое, меня, мне… — вздохнула Нин-джэ не оборачиваясь. — А ты хоть раз подумал, что чувствую я? Чего хочется мне? Нет? Как удивительно. Впрочем, я такая же эгоистка, если подумать. Я всегда спасала тебя для себя самой.
— Для себя спасают то, чем могут воспользоваться, — выскочило из моего рта раньше, чем я понял, что сболтнул. Но даже подозревать ее в эгоизме мне было как-то дико.
— Да? — Я не видел, но чувствовал, как она ехидно и зло ухмыльнулась. — Что ты говоришь?.. И как ты собирался воспользоваться тем, что я останусь жива, будучи без головы?
Я промолчал. А что отвечать-то?
— Ян, мне показалось… что ты чему-то научился за эти двадцать лет. — Голос у нее стал опять тусклым и усталым. — Но нет. Все осталось по-прежнему. Всех, и тебя в том числе, интересует только то, что я могу вам дать. Чего хочу я сама, никому не интересно…
— Мне интересно! — Я не выдержал, рванулся к ней всем телом. Но руки все еще были стянуты за спиной, и я рухнул ей под ноги, как куль с мякиной, бесполезно и глупо. Только морду о камни ободрал. Но упрямо завозился, поднимаясь. — Нин-джэ… да, я не могу без тебя. Да! Мне плохо… я с ума схожу от одной мысли, что ты опять исчезнешь! Я тебя умоляю… скажи, чего ты хочешь! Я все сделаю!
— Почему? — Она пресекла все мои вошканья одним движением: села рядом. И позволила уткнуться мордой ей куда-то в живот. Потом потянулась и перерезала, наконец, проклятую веревку, стягивающую запястья и локти.
— Почему? — требовательно повторила девушка, за волосы разворачивая мою голову к себе. — Ну?
— Я… — Черт, сказать три простых слова — труднее, чем прыгнуть со скалы. Другие так легко их говорили, хоть случайным подружкам, хоть шлюхам в борделе, хоть женам. А я никогда не мог. В любом другом случае молол языком не стесняясь, врал и не раскаивался. А тут…
— Что ты?
— Я тебя люблю! — вышло зло, обреченно. И раз уж плотину прорвало, то и дальше держаться смысла не было: — Что ты сделала со мной, Нин-джэ? Я всего лишь хотел отомстить. Думал поглумиться, показать вам, чистеньким, что такое, когда в тебя все плюют! Когда не верят ни единому твоему слову, потому что ты… — Голос прервался сухим кашлем, но я упрямо захрипел дальше, снизу вверх заглядывая ей в лицо. И хотя постыдные слезы сами ползли по лицу, даже не стал их прятать. — Что ты сделала со мной? Почему я… почему твоя жизнь стала для меня важнее моей собственной? Почему без тебя нет даже воздуха, чтобы дышать? Как мне быть теперь? Что ты хочешь, ну скажи ты уже наконец! — Я сорвался в крик.
— Я хочу сама решать свою судьбу, — тихо и со вздохом сказала она, наклоняясь для легкого поцелуя в сухие губы. — Я хочу, чтобы ты меня услышал и… сделал то, о чем я попрошу.
— Я всегда… в смысле, после того, как…
— Я должна вернуться в столицу княжества. — Она сделала нетерпеливый знак рукой, не позволяя мне вскинуться и заорать. — И закончить начатое. И ты не будешь мне мешать. Ты пойдешь туда, куда я скажу. Без этих вот самоубийственных попыток отдать мне долг тем, что даром никому не нужно!
— А ты не охренела?! — Я дернулся и все же заорал: — Какое еще дело в столице, тебе ритуал надо заканчивать!
— И-Ян. — Она, на удивление, только улыбнулась в ответ на крик.
А у меня внутри все зашлось болью от этого давно забытого имени… «И-Ян». Как тогда… когда еще она была просто моей джэ и еще ничего не случилось. Точнее…
Глава 61
Ли Нин
— Знаешь, — я снова легонько поцеловала его в губы и провела пальцами по седой гриве, — мне теперь кажется, что я влюбилась еще тогда…
— Когда? — послушно, хотя почти без звука переспросил Ян. Глаза у него были тоскливые, словно у побитой собаки. Я обнимала его за плечи, его голова лежала на моих коленях. Я его целовала. Но мы оба знали, что это ненадолго. А потом…
А потом неизвестность. Страшная и пустая. Последнее испытание. Для меня и для него.
— Тогда, на площади. Когда тебя приговорили к порке. Камень зачитывал приговор, а ты так странно улыбался.
— А, понятно. Тебя моя голая задница так впечатлила, что ты не смогла ее забыть? — Легкое ехидство пробилось в его глазах, как солнечный луч сквозь сплошные тучи.
— У тебя отличная задница. — Еще один легкий поцелуй в губы. Так странно и смешно… Я целовала его и понимала, может быть впервые в двух жизнях, что хочу его по-настоящему, как мужчину. Настолько хочу, что внутренности сводит от болезненной нежности.
И знаю, что ничего не будет. Сейчас не будет. А может быть, никогда.
— Жаль, что ее мало, — вздохнул Ян, поднимая руку и проводя пальцами по моей щеке.
И я понимала, что он имеет в виду. Я все равно должна уйти, а ему придется меня отпустить. Впервые в жизни поступить как взрослый человек. Услышать меня. Понять. И принять.
Ильян. Опасный, вспыльчивый, чудовищно ревнивый и жестокий. Темная-темная ночь, горький урок, чудовище. А
