Шрифт:
Закладка:
Лаура оглядела себя и покачала головой.
- Нет, - сказала она, - в таком виде путешествовать нельзя.
Все ее платье было мало того, что в крови, так еще и изорвано в клочья - жертвы ночного перекуса имели наглость сопротивляться.
- Нам пора, - напомнил Васек.
- Да погоди ты, - остановила его Лаура. - Дай мне хотя бы переодеться. Или ты предлагаешь мне идти нагишом?
- Мне все равно.
- А мне нет. Дай десять минут. У этих балбесов в доме должна быть какая-то чистая одежда. В крайнем случае, хоть в простыню завернусь.
- Только побыстрее, - поторопил ее Васек.
Порывшись в домике, Лаура отыскала кое-какие тряпки, и вместе с ними отправилась в заросли, целомудренно заявив, что стесняется заголяться в присутствии Васька. Тот что-то буркнул себе под нос в том духе, что женские прелести ему до лампочки, но возражать не стал.
Скрывшись в кустах, Лаура отошла подальше, чтобы Васек не сумел ни слышать, ни подглядеть за ней, и лишь затем стащила с себя изорванное и окровавленное платье. Двигала ею отнюдь не целомудренная скромность. Она пожелала уединиться по иной причине.
Присев на песок, она сконцентрировалась, пытаясь нащупать обрывки той связи, что была создана между нею, Светой и Синарой в ходе обряда Единства. Свету она не почувствовала совсем. Либо демонесса была мертва, либо нечто надежно скрывало ее от любого внешнего воздействия. Зато Лауре удалось засечь Синару. Связь оказалась слабой, едва заметной, но Лаура нащупала ее, усилила и послала мысленный сигнал. Она не знала, дойдет ли он до адресата или нет, но очень надеялась, что все получится. На всякий случай она повторила процедуру, после чего быстро зашла в воду, смысла с себя кровь и облачилась в найденные в домике одежды.
Когда она вновь предстала перед Васьком, того аж трясло от нетерпения.
- Почему так долго? - проворчал он сердито.
- Ничего не долго, - обиделась Лаура. - Женщинам нужно больше времени, чтобы привести себя в порядок, нежели вам, мужчинам. У нас нет ничего, кроме красоты, вот и приходится тратить уйму сил на ее поддержание.
Васек явно хотел сказать какую-то грубость, но нашел в себе силы сдержаться.
- Теперь мы можем идти? - спросил он нетерпеливо.
- Теперь можем, - согласилась Лаура. - Я бы, конечно, еще перекусила....
- Нет! - отрезал Васек. - В следующий раз не ранее чем через три дня. И больше никаких задержек!
Они растворились в ночной темноте, оставив разгромленную хижину, заваленную мясом и залитую кровью. На берегу озера распростерлось выпотрошенное тело сказителя, сумевшего напоследок славно напугать своих друзей отменной страшилкой.
После того, как два монстра растворились во тьме, озерная гладь вдруг дрогнула и пошла рябью. Над ее поверхностью показалась облепленная тиной голова. Под длинными спутанными волосами белело бескровное лицо утопленницы. Бесцветные рыбьи глаза с опаской оглядели берег.
Мертвая волшебница испытала огромное облегчение. Ушли. Наконец-то ушли. Ну и напугала же ее эта парочка. Как будто мало ей сопляков, периодически наезжавших к озеру и орущих ночами напролет. Теперь еще пожаловали какие-то вурдалаки, будто другого места нет на свете. Хорошо хоть ей удалось незаметно отлежаться на дне, глубоко зарывшись в густой ил. А то ведь неизвестно, чего ждать от этих двоих.
Видя мертвые тела на берегу, утопленница пригорюнилась. Не видать ей покоя. Скоро сюда пожалуют родственники съеденных детишек, начнут рыскать, вынюхивать. Чего доброго, наставят в озере сетей с целью вылова русалок, или на кого там они свалят вину за групповое убийство. В общем, следующие несколько суток, пока все не утрясется, придется тихо сидеть на дне и не высовываться.
Глава 23
Ильнур уже и забыл, когда в последний раз чувствовал себя так хорошо. От недавней противной слабости, превращавшей его в беспомощного инвалида, не осталось ни следа. Его буквально переполняла бьющая через край энергия. Паладин готов был сутками не вылезать из седла. Его немного удивляла та поразительная скорость, с которой он восстановился после полученных ран. Ему ведь и впрямь крепко перепало в крепости Свиностаса. При таких повреждениях полное исцеление наступало очень нескоро, а сросшиеся заново кости просто обязаны были донимать его ноющей болью следующие месяца полтора. А у него в настоящий момент не болело вообще ничего, даже старые раны, полученные еще в годы лихой молодости.
С гордостью за себя Ильнур вынужден был признать, что оказался гораздо крепче и здоровее, чем даже сам о себе думал.
Чудесное восстановление коснулось не только его физического состояния. Ильнур окреп и духовно. Прежняя апатия, вызванная грузом поражений и потерь, испарилась без следа. Вспоминая о злодее Свиностасе, или о похищенной Эларии, или о предательнице Лауре, Ильнур больше не страдал, но, напротив, преисполнялся какого-то неуемного оптимизма. Его не только не пугали предстоящие трудности и опасности, но хотелось, чтобы тех оказалось еще больше. Ильнур рвался превозмогать. Чувствовал себя в силах свернуть горы. Ни о чем он не мечтал так сильно, как о случайной встрече с темным властелином. Как бы он с ним расправился, с эти Свиностасом! Одной левой! Да хорошо бы, тот был не один, а с целой армией демонов. Их Ильнур тоже готов был порвать на куски.
Все-то было ему в радость: и это путешествие, и окрестные пейзажи, и спутники, казавшиеся ему самыми замечательными людьми на свете. Он перестал воспринимать их как соратников. Теперь они стали для него семьей. Николай его младшим братишкой, а Альмина любимой сестренкой. Порой Ильнуру хотелось подбежать к своим спутникам, заключить их в крепкие объятия и тискать, тискать... Возникновение подобных желаний слегка обескураживало его. Вроде бы прежде он не отличался склонностью к публичному и бурному проявлению своих чувств. И зря, что не отличался – думал Ильнур теперь. А ведь мог бы бегать по Форингу и обнимать всех вокруг. Сколько же всего он упустил в своей жизни!
Каждая пустяковая мелочь наполняла его восторгом. Он надолго заслушивался бесхитростной мелодией порхающей над ним птахи, а затем вдруг с удивлением обнаруживал на своих щеках обильные слезы умиления. Добытый заяц или мелкая косуля вызывали настоящий взрыв радости. Ильнур, как ребенок, скакал и прыгал вокруг убитого зверя, размахивая руками и ударяя себя кулаком в грудь, словно рядовой охотничий трофей казался ему поводом для великой гордости. Порой, расчувствовавшись на ровном месте, он в
