об этом. Они спустились в каюту к Сильвестру, и там он выложил всю правду. Зенон не стал отрицать, да и не было никакого смысла отрицать, но когда Сильвестр закончил, Зенон сказал, что плавал на многих кораблях, но никогда раньше ничего подобного у него не было и что заразился он как раз от боцмана. Зенон выпалил это ему прямо в лицо, но Сильвестр даже не пытался выкручиваться.

— Поэтому я с тобой и толкую, — сказал он, и на миг они стали как бы друзьями по несчастью. Так бывает, когда людей терзает одна и та же постыдная страсть, которая делает их чуждыми остальным и притягивает друг к другу, но отнюдь не обязательно рождает взаимную симпатию. Это было сближение, вызванное, скорее, необходимостью, и закончилось сразу же после разговора. Они не распили четвертинку, не расцеловались, просто боцман рассказал Зенону, как началась у него болезнь: однажды он тонул в Индийском океане и с тех пор боится штормов.

Сильвестр, глядя на шкот, мял в пальцах бумажный шарик. Зенон спросил его, почему же он не спишется с судна и не пойдет работать на берег. Это был бы самый простой выход.

— А ты уйдешь? — Боцман щелкнул пальцем, и шарик покатился на край стола. — Если у тебя получится, сообщи мне. С меня тогда бутылка.

В тот день Зенон был уверен, что спишется с корабля, но оказалось, что все не так просто. Он не смог решиться и снова пошел в море на этом же танкере, и снова начались фокусы со спасательным поясом. Время от времени он посматривал на боцмана, но Сильвестр вел себя так, словно ничего не знал о болезни Зенона, словно у того все в порядке. Возможно, боцман таким образом хотел дать понять, что разговор тот — дело прошлое, что его вообще не было и кто старое помянет… Он был с Зеноном сух, часто даже строг, разговаривал только по службе и ни в чем не делал поблажек.

Зенон предполагал, что боцману, наверное, стыдно за то признание, за ту минуту откровенности, и порой ему хотелось сказать что-нибудь дерзкое, оскорбительное, но Сильвестр держался на расстоянии и не допускал фамильярности и тем не менее не переставал интересоваться Зеноном, приглядывал за ним, потому что в критическую минуту оказался рядом, словно заранее знал, что будет нужен. Это случилось в Средиземном море. За Мальтой они попали в сильный шторм: Зенон лишь на мгновение потерял равновесие, поскользнулся на мокрой палубе, и в ту же секунду огромная волна обрушилась на корабль, подхватила его и понесла за борт. И тогда боцман прыгнул. Должно быть, ему было страшно, чертовски страшно, но он прыгнул в ревущее море. Зенон шел уже ко дну, когда боцман со спасательным кругом оказался рядом. Их вытащили сцепившихся мертвой хваткой. После этого рейса Зенон все-таки списался на берег. Какое-то время он не плавал, а когда вернулся на флот, больше уже не встретился с Сильвестром. Однако Зенон навсегда запомнил своего боцмана, ибо это был самый смелый человек, какого он знал в жизни.

Перевод В. Масальского.

Станислав Гостковский

Боксер

Вижу я как по утрам

разминается он в роще как часами

тень свою в нокаут шлет и как

по-сиротски ждет трамвая со своей пузатой сумкой

под глазами синяки а над левой бровью пластырь

он всегда сосредоточен напряжен он весь в бою

с одиночеством своим

и со страхами своими

вижу как взбегает он

по ступенькам и на ринге

кланяется крестит грудь

и бросается в атаку

и отшатывается

и падает ничком

и до десяти над ним считают

и он сходит вниз под общий рев и свист

у меня такое чувство словно бой проигран мной

Перевод А. Щербакова.

Мы на устах

Весь мир говорит о нас

даже сейчас когда я пишу эти строки

в три утра когда грузчики внизу

волокут молочные бидоны а диктор

полушепотом говорит

что сегодня ожидается потепление

местами грозы

даже сейчас когда я прилепился

к листу бумаги когда я укрыт

в неприступном бункере стиха когда

по всем законам логики

моей жизни не грозит

опасность я все-таки

боюсь за грядущий день выстоим ли мы

останемся ли мы нацией когда мы у всех

на устах не расколемся ли мы

меж восходом и закатом

пополам а после будем

сожалеть

Перевод А. Щербакова.

Грибы

Чую

как после дождя

подступают грибы

к ладоням моим как дородные боровики

прихорашиваются чую

самой сутью своей теплые их тела

свежесть кожицы неторопливой ладонью

касаюсь каждого нерва считаю волоски

пересыпаю улыбки в зеленом зеркале

вересковой поляны наклоняюсь почти

до земли такой же прогретой

каплями счастья надежды росами леса

клубящегося окликами птиц пробужденного

мычаньем оленя

щебетом

живности которая делится

цветными снами от первых

лобзаний луны что ластится

словно волчица к молоденьким

побегам малины набрякшей

солнечной кровью только бери

как боровики

после дождя

Перевод А. Щербакова.

Автобус

С одного конца

на другой конец

взявши Павлика

на колени

так обоим нам

веселее

всё мотаемся

с наших морен к морю

с моря к нашим моренам

в шесть утра туда

в шесть вечера обратно

вечером Гданьск поприглядней

его неизменную пасмурность

оживляют огни машин

попутных и встречных

видимо так нам всю жизнь и носиться

из дому в детский сад

из детского сада домой

а те большие прожекторы

это портовые краны

а там вдали огонек

видишь который мигает

это маяк на Хеле

папа а папа

скажи почему в этом городе

солнца всю осень нету

может оно осталось

там где мы раньше жили

там где дедушка живет

где остался зеленый совочек

и большущий мяч

красный как луна над