в путешествие по Штатам, когда Колумбия находилась в состоянии войны, а когда вернулся, в стране все было спокойно, по крайней мере, если говорить о конфликте между правительством и моим отцом. Ощущения от этого были довольно странные.

Нос, Колбаса и еще десяток телохранителей встретили нас в аэропорту, и уже на окраине Медельина я заметил, что мы едем непривычным маршрутом: не в квартиру «00» в здании «Сейба», а в недавно построенный многоэтажный дом «Террасас-де-Сан-Мишель» на Ла-Лома-де-лос-Бальсос.

Все изменилось. Все выглядело так, будто нам больше не нужно ни от кого и ни от чего скрываться. Мне даже не попытались вручить шляпу или солнечные очки, чтобы скрыть лицо. Мать и сестра встретили меня теплыми объятиями, а Нос и Колбаса тем временем внесли мой багаж. Из окон нового дома открывался потрясающий вид на город, да и сама квартира оказалась просторной и уютной.

Естественно, я принялся расспрашивать мать об отце. Приехал я в среду и предполагал, что условия свиданий в этой тюрьме будут такими же, как и во всех других тюрьмах страны: несколько часов в субботу и воскресенье. Однако мать сказала, что если захочу, я могу заночевать там с отцом или даже провести выходные.

– Там нет часов посещения, милый. Твой отец обо всем позаботился, – пояснила мать. – Нас привозят туда на грузовике, и мы можем оставаться там, сколько захотим. Почти как в поместье.

Меня поразило то, насколько удобной казалась новая жизнь отца.

Рано утром Лимон отвез меня в район Эль-Саладо в нижней части пригорода Энвигадо. До какого-то момента я хорошо знал дорогу, поскольку прежде, задолго до того, как отец построил в этих горах тюрьму, я бегал там по болотам, ходил в походы, готовил санкочо[91] и купался в потоке ледяной воды рядом с двадцатиметровым водопадом. В те же времена я осматривал землю, на которой отец построил три убежища: если в первое можно было доехать по обычной дороге, то во второе – на мулах или мотоцикле, а в третье – только на муле или пешком. Добираться до этого трехкомнатного домишки приходилось часа два через болота, обрывы и сырые замшелые камни.

На полпути Лимон свернул к небольшому поместью буквально на обочине грязной дороги и остановился перед вывеской «Таверна». Моим глазам предстала огромная парковка, полная роскошных автомобилей, и небольшой импровизированный бар с бильярдными столами, музыкальным автоматом и кучей стульев и столиков, зажатых меж полных пива и газировки холодильников. Я никогда там не был, но эта земля, нижняя часть тюрьмы Ла-Катедраль, тоже принадлежала отцу.

Другими словами, передо мной был фасад для посетителей: здесь следовало оставить машину и ждать, пока за нами спустится грузовик. Тот, кто не собирался посещать тюрьму, не мог войти в бар; впрочем, никто посторонний и не знал, как туда доехать. В Ла-Катедраль не было телефона, только домофон, провода которого тянулись вверх по горе. Я еще даже не успел побывать у отца в гостях, но уже обнаружил, что он установил телефон с неперехватываемым сигналом; в последующие месяцы это оказалось очень даже полезным решением.

По большей части в «Таверну» приезжали наемники и сотрудники отца, которым не нужно было его видеть, чтобы получить приказ: он диктовал распоряжения по домофону без каких бы то ни было паролей, считая систему абсолютно надежной. Через домофон же организовывались поездки собственно в тюрьму: потайное отделение темно-синего японского грузовика могло вместить не больше десяти-пятнадцати человек.

Наша остановка была крайне недолгой: сын Пабло Эскобара не должен был ни ждать, ни прятаться в грузовике, и меня почти сразу же пригласили в машину. Около полудня я подъехал к Ла-Катедраль в старом красном «Лендкрузере» с белым салоном.

Одетый в белое пончо отец, смеясь, приветствовал меня объятиями и поцелуями в щеку, словно мы встретились дома, как бы говоря: «Посмотри, как я тут все устроил!» Бабушка Эрмильда уже была там, – она постоянно гостила у своего старшего сына, Роберто, который просыпался раньше отца. А вскоре я увидел больше знакомых лиц, чем мог себе представить: запакованные в униформу тюремных охранников, меня окружали те же мужчины, которые всю мою жизнь были рядом, защищая моего отца. Мне казалось, что я нахожусь в огромной театральной постановке, где и охранники, и заключенные всего лишь играли роли.

Некоторые из преступников, сдавшиеся властям вместе с отцом 19 июня, вовсе не были с ним связаны или раз-другой выполняли для него мелкую работу в числе сотен других. Среди них были Джон Хайро Бетанкур, Полистирол, Хуан Уркихо – бомж из района Аранхуэс, Альфонсо Леон Пуэрта, Ангелочек (он остался без работы в Кукуте и попросил Грязь сдать его в Ла-Катедраль), Хосе Фернандо Оспина, Толстяк Ламбас, которому Грязь заплатил, чтобы тот сел в тюрьму вместо него, Карлос Диас, Коготь – забойщик со скотобойни в Ла-Эстрелье, и Хорхе Эдуардо «Тато» Авенданьо из Ла-Паса. Властям эти люди были настолько неинтересны, что в день, когда они решили сдаться, им пришлось прождать агентов Генеральной прокураторы в торговом центре «Овьедо» больше пяти часов и даже несколько раз звонить властям и просить их забрать.

Кроме того, Пабло сразу же подошел к пятерым охранникам, присланным из Боготы, и предложил ежемесячную зарплату в обмен на их молчание.

– Здесь никто ничего не слышит и не видит. Следите за тем, что говорите, и не делайте ничего, что может создать проблемы, – так, по его же словам, отец проинструктировал этих охранников, прежде чем проводить в дальнюю часть тюрьмы, где бы он больше с ними не контактировал.

Наивно я полагал, что он перестанет совершать преступления и, проведя несколько лет в тюрьме, навсегда вернется домой. Я был категорически неправ. За следующие нескольких дней стало ясно, что в Ла-Катедраль отец занялся реорганизацией свой военной машины и созданием новых маршрутов перевозки наркотиков. Разумеется, он не отказался и от надежного источника дохода – похищения людей ради выкупа. И все это прямо под носом у правительства, которому, казалось, стало абсолютно на все плевать, когда враг номер один оказался за решеткой.

После чашки кофе отец повел меня на экскурсию по тюрьме. Недалеко от входа было три бильярдных стола, стол для пинг-понга и множество коробок с настольными играми, стопками громоздившихся на полу. Дальше были столовая и кухня с окошком, через которое передавали подносы с едой. Заключенные, однако, не любили ходить в столовую – настолько там было холодно. Поэтому, чтобы решить проблему, наняли трех стюардов, которым заключенные звонили по внутренней связи и заказывали еду в свою камеру.

В лазарете я с удивлением обнаружил Эухенио, врача из Неаполитанской усадьбы, который по просьбе отца