Шантаж сработал, и 6 сентября президент Гавирия объявил о кардинальном изменении стратегии борьбы с наркоторговцами. Он издал Указ 2047, который обещал смягчить приговоры и не прибегать к экстрадиции, если преступник добровольно сдастся и признается. Отец изучил этот документ и попросил своих адвокатов, включая Сантьяго и Роберто Урибе, поговорить с правительством, так как Указ в его исходном варианте никоим образом не был ему выгоден, а значит, его нужно было изменить.

Продолжая развивать тактику запугивания, две недели спустя люди Пабло похитили Марину Монтойя и Франсиско Сантоса Кальдерона – главного редактора газеты El Tiempo.

Располагая теперь достаточным количеством заложников, чтобы вести переговоры с правительством, отец обратил свой взор на другой фронт войны. Некоторое время назад картель Кали предпринял несколько покушений на него, а в прошлом – две попытки похитить меня (они и стали причиной решения вывезти нас из страны).

Во вторник 25 сентября двадцать боевиков во главе с Тайсоном и Чопо атаковали усадьбу Вилья-де-Легуа на юге департамента Валье-дель-Каука, так как знали, что той ночью главы Кали собирались играть в футбол. В ожесточенной перестрелке наемники отца убили девятнадцать человек, включая четырнадцать игроков, и все же хозяину усадьбы, Пачо Эррере, и другим боссам удалось сбежать через окрестные тростниковые поля. Вернувшись в Медельин, Чопо показал отцу ежедневник Пачо, который тот оставил на футбольном поле. Пабло, прочитав его, расхохотался: судя по записям, его враг был чрезвычайно скуп. Он отмечал мизерные зарплаты своих сотрудников и отслеживал даже самые мелкие расходы.

За три года войны картелей люди отца уничтожили полсотни филиалов аптеки La Rebaja в Медельине, Перейре, Манисалесе, Кали и поселках помельче.

В ответ на неудачную вертолетную атаку (аппарат Родригеса упал на землю) в один из периодов, когда Пабло находился в Неаполитанской усадьбе, он, желая тоже сбросить на врагов бомбу, послал Отто в США учиться управлять вертолетами. Курс стоимостью двести семьдесят две тысячи долларов проводил недалеко от Майами бывший никарагуанский партизан.

Кроме того, отец нанял троих человек для анализа тысяч телефонных звонков между Медельином, Кали и Валье-дель-Каука. Гигантские списки ему предоставили работники местной телефонной компании, и нанятые люди, вооружившись линейкой, увеличительным стеклом и маркером, занялись перекрестной проверкой по этим спискам входящих звонков и телефонных номеров глав картеля Кали. Если что-то совпадало, немедленно следовал звонок отцу, а затем – облавы, засады и похищения. Та же участь ожидала любые автомобили с номерными знаками Кали, въезжающие в Медельин или другие регионы юго-западной Колумбии.

14 ноября мы получили от отца новое письмо; он уже не скрывал сомнений в возможности легального выхода из сложившейся ситуации. Нам следовало вспомнить, что война в Колумбии далека от завершения.

Когда вы все уехали, я был настроен очень оптимистично, потому что правительство связалось со мной, обещая небо и землю. Я послал делегата, который два или три часа разговаривал с президентом. Мне даже написала жена Гавирии. Но потом они начали нести всякую чушь, и уж точно я не мог смириться с тем, что они сделали с моим партнером [Густаво]. То, что с ним случилось, сильно повредило всему делу. Они полагали, что это прикончит меня, но теперь напуганы сами, а я знаю, что все будет хорошо.

Война с Кали заставила нас в начале декабря 1990 года покинуть Европу. Мы обнаружили, что нас повсюду преследовали двое мужчин, даже когда мы прошлись по нескольким супермаркетам в поисках плантанов. Я тут же сообщил об этом отцу, который приказал нам немедленно вернуться в Колумбию.

В условиях полной неопределенности мы добрались до тогдашнего убежища отца – большой квартиры на седьмом этаже здания на Авениде Ориенталь в Медельине, напротив клиники «Со́ма». Кроме нас там жили Толстяк с женой, Попай и Индианка – знойная брюнетка, которую нанял Чопо, чтобы та помогла ему с работой и парочкой других вещей.

Прятаться в этой квартире было чрезвычайно утомительно. Нельзя было даже смотреть в окна, шторы всегда были закрыты. Кабельного телевидения тоже не было. Оставались только настольные игры и книги. Из заключения в Швейцарии мы перебрались в еще большую изоляцию.

Пока мы там жили, отец поделился некоторыми подробностями того, как пытался убедить правительство смягчить его приговор и отклонить запросы об экстрадиции. Все же в его распоряжении был мощный механизм давления – заложники, среди которых теперь были не только Диана Турбай, Франсиско Сантос, Марина Монтойя, журналисты и операторы телепрограммы Criptón, но и Беатрис Вильямисар и Маруха Пачон де Вильямисар, свояченицы Луиса Карлоса Галана, которого несколькими неделями ранее похитила группа людей отца во главе с Затычкой.

К тому времени отец уже успел получить обещание от администрации изменить Указ 2047. Он и его адвокаты утверждали, что от экстрадиции следует отказаться, если виновная сторона просто предстанет перед судом. Несколькими неделями ранее они передали Министерству юстиции свою версию текста. Было понятно, что рекомендации Пабло дошли до президентского дворца, поскольку президент Гавирия сослался на них во время визита в Медельин в первую неделю декабря 1990 года: «Мы готовы изменить этот декрет – Указ 2047, потому что мы заинтересованы в установлении мира в стране. Мы заинтересованы в том, чтобы судьбу колумбийцев, совершивших преступления, решала наша система правосудия. В течение этой недели мы собираемся как можно более четко разъяснить эти вопросы и в конечном итоге внести несколько изменений в Указ».

Следующие несколько дней отец подолгу сидел и смотрел новости – в полдень, в семь и девять вечера и в полночь. Он сводил нас с ума, переключаясь с одного канала на другой, чтобы узнать, что говорят на каждом из них. Когда мы начали жаловаться, отец купил телевизор с экраном, разделенным пополам. Так он мог смотреть несколько каналов одновременно и включать звук для того, который был интереснее.

Хотя моего отца и заинтересовали условия капитуляции, предложенные правительством, 9 декабря мы осознали, что у него, как всегда, был план Б. Он внимательно следил за результатами выборов семидесяти делегатов для внесения поправок в Конституцию, остававшуюся неизменной с 1886 года. Когда Национальный избирательный совет наконец объявил состав Национального учредительного собрания, которое должно было приступить к работе в феврале 1991 года, лицо отца расплылось в сардонической улыбке.

– Вся эта канитель с декретами не вызывает у меня особенного доверия. Даже если они и правда внесут в свой Указ мои изменения, что помешает им поменять все еще раз, как только я окажусь за решеткой? Но если изменения внесут в Конституцию, то этот номер уже не пройдет.

Затем отец рассказал, что в октябре, когда мы были в Европе, а избирательная кампания набирала обороты, он получил сообщение от картеля Кали с просьбой объединить усилия для продвижения кандидатов, обещавших исключить