Несмотря на роскошь, которой мы наслаждались в Европе, я сидел там как на иголках: я очень хотел знать, как там отец, что с ним будет? Я отправил ему несколько писем, и он ответил длинным посланием от 30 июня, которое я получил неделей позже, как раз когда мать с Мануэлой собрались тоже приехать в Европу, чтобы пойти на языковые курсы, как хотел отец.

Дорогой сын!

Крепко обнимаю тебя и передаю сердечный привет.

Я скучаю по тебе и очень тебя люблю, но в то же время я рад знать, что ты наслаждаешься безопасностью и свободой. Я решил отправить к тебе мать с сестренкой, потому что ты писал, что хочешь, чтобы все были рядом, а ты знаешь, какая сейчас обстановка дома.

Знаю, что ты не забудешь то, что я всегда говорил: нужно верить в человеческую судьбу, пути Господни неисповедимы, будь они радостными или горестными.

Недавно в газете я прочитал письмо, которое аргентинскому президенту Карлосу Менему отправил его сын. Он осудил отца за то, что тот выгнал свою семью из президентского дворца, и обвинил его в недостатке мужества и развращенности властью.

Меня это очень обеспокоило. Я несколько раз перечитал твое предыдущее письмо и ощутил только гордость. Я лишь хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Надеюсь, ты понимаешь, что иногда семьям приходится на какое-то время расставаться. Такова жизнь.

Я хочу, чтобы ты был спокоен и понимал, что мы расстались не из-за той досадной ситуации, в которой оказались, а потому, что хоть мы и очень дружная семья, я, как отец, считаю необходимым отправить тебя учиться за границу, чтобы твое будущее было лучшим.

Представим, что мне пришлось многим пожертвовать. Представим, что пришлось продать наш дом, чтобы вы смогли поехать учиться за границу на несколько месяцев. Нам всем было бы очень грустно, если бы между нами приключилось то же, что вышло у президента Аргентины с его сыном.

Что может быть большей жертвой для меня, чем сносить ваше отсутствие?

Если ты будешь спокойным с мамой и сестрой, они тоже будут спокойны, а если ты будешь смеяться, то и они, и я будем смеяться. Наслаждайся этой поездкой. Не упускай возможности, учи языки, чтобы узнать что-то новое и познакомиться с другими культурами. Когда мне было тринадцать, как тебе сейчас, у меня не было ничего, но счастливее меня не было никого на свете.

Но будь осторожен: помни, что ты сейчас не в своей стране, и не делай ничего противозаконного или дурного. Не позволяй никому давать тебе плохие советы. Делай то, что подсказывает тебе совесть.

Помни, я всегда хотел быть не только твоим отцом, но и твоим лучшим другом.

Храбрый мужчина – это не тот, кто выпивает рюмку ликера на глазах своих друзей, а тот, кто не пьет.

Прости меня за все это философствование и такое длинное письмо. Сейчас суббота, и я хотел посвятить тебе побольше времени, словно ты сам пришел ко мне. Что касается меня, я в полном порядке. Много работаю, но все идет отлично.

Твоя мать, должно быть, сказала, что твоих мучителей разоблачили. Я этому безумно рад. Самых важных из них лишили должностей, и это тоже очень хорошо.

Я хочу, чтобы ты присылал мне побольше фотографий и больше рассказывал, чем занимаешься и как проводишь время.

Не теряй ни минуты. Наслаждайся жизнью, побольше гуляй, занимайся спортом. Если сумеешь увлечься спортом всерьез, сможешь стать счастливым где и когда пожелаешь. Я скоро напишу снова, и сам буду ждать от тебя весточку.

Очень, очень, очень сильно люблю тебя.

30 июня 1990 года.

Чемпионат мира закончился, и мы отправились во Франкфурт, чтобы встретиться с матерью, Мануэлой и еще несколькими родственниками. Ничем не выделяясь из толпы туристов, мы побывали еще в нескольких городах Европы, после чего вернулись в Лозанну. Там мы с матерью поступили в языковую школу, где собирались до конца года учить английский.

Мы посетили несколько первых занятий, когда пришло новое письмо от отца, датированное 17 июля, и в нем впервые за долгое время читался настоящий оптимизм в отношении наших дел и ситуации в стране:

Я решил сменить стратегию и закончить войну, когда к власти придет новое правительство. Победивший кандидат сказал, что не стремится продолжать экстрадиции и что применение этого закона зависит от ситуации с общественным порядком в стране. Значит, общественный порядок будет хорошо соблюдаться. Очень скоро выборы в Национальное учредительное собрание, и теперь, когда люди за это проголосовали, я уверен, что первой статьей Конституции, которую напишут новые депутаты, будет запрет о выдаче колумбийцев. А лучшая новость из всех заключается в том, что, как только это произойдет, все опасности минуют, и вы сможете вернуться домой.

И все же, несмотря на эти хорошие новости, 12 августа 1990 года – всего через пять дней после того, как Сесар Гавирия дал присягу в качестве президента, – полиция Медельина убила Густаво Гавирию, двоюродного брата отца, его верного друга с самого детства и напарника в преступлениях. По словам вдовы Густаво, шестеро полицейских ворвались в дом семьи Гавирия с намерением взять Густаво под стражу. Но он так вцепился в дверной косяк, что его не смогли оттащить и в конце концов просто застрелили. Она сказала, что Густаво был безоружен и даже успел позвонить в медельинскую службу экстренной помощи, уверенный, что его хотят убить.

Оставаясь в Швейцарии, в начале сентября мы узнали, что отец снова вернулся к практике похищения известных людей, на этот раз – стремясь надавить на новую, менее опытную администрацию президента Гавирии. Мы узнали, что группа наемников Пабло во главе с Команчем похитила множество журналистов: Диану Турбай (дочь бывшего президента Хулио Сесара Турбая и главного редактора журнала Hoy x Hoy), Азучену Лиэвано, Хуана Витту, Эро Бусса и операторов телепрограммы новостей Criptón Ричарда Бесерру и Орландо Асеведо. Хуана Гомеса Мартинеса, редактора газеты El Colombiano отец тоже приказал похитить, но с ним люди отца потерпели неудачу: журналист забаррикадировался в углу дома с револьвером, и вытащить его оттуда не смогли.

Диану Турбай и других заложников держали в поместье на окраине Копакабаны, и как только она узнала, что ее похищение организовал Пабло Эскобар, между ними началась переписка. Команч выступал посредником и почтальоном, и, по словам отца, несколько раз пообещал Диане, что