— Entri! (Входите!)

Отец сидел за своим столом один, работая на ноутбуке. Увидев меня, он снял очки и откинулся на спинку кресла.

— Figlio. Come stai?(Сын, ты как?)

— Можно присесть? — я не мог прочесть в его выражении лица ничего, кроме беспокойства.

— Ты поел? — он жестом указал на свободное место.

— Зия накормила меня, — подтвердил я.

— Хорошо. Она очень переживала, что ты там голодаешь.

— Прости папа, — я провел рукой по лицу.

— За что ты просишь прощения?

Я сухо рассмеялся, в смехе не слышалось никакого веселья.

— С чего начать? Список слишком длинный.

Отец встал из-за стола, снял пиджак. Затем повесил его на спинку стула.

— Пойдем. Прогуляйся со мной. У меня спина болит от долгого сидения.

Я не знал, действительно ли у него болит спина, или он сказал это, чтобы я не спорил. В любом случае, ухватился за эту возможность. Было не так страшно исповедоваться отцу в своих грехах, если мы не находились лицом к лицу в его кабинете.

Вслед за ним я вышел через двери во внутренний дворик на калабрийское солнце. Запах бергамота, оливок и земли наполнил мои ноздри. В воздухе чувствовался соленый привкус океанского бриза. Здесь всегда пахло домом.

Он поднял лицо к солнцу и глубоко вздохнул

— Как твое похмелье?

— Почти прошло.

— Хорошо.

Мы шли по дорожке, но отец свернул к виноградникам, а не к ферме. Это была самая тихая часть поместья в это время года, что, вероятно, означало, что он не хотел, чтобы его прервали или подслушали.

— Расскажите мне, что произошло после того, как ты приехал на день рождения Раффаэле. Я хочу услышать все, — он сцепил руки за спиной, пока мы шли.

И я рассказал. Сначала о том, как уехал из Амстердама, и отправился в Малагу. О встрече с мужчиной в ночном клубе, разумеется, без минета. О Санторини, потом о Шотландии. О том, что у Алессио были шансы убить меня, но он этого не сделал, о том, как нас тянуло друг к другу. Рассказал ему о сицилийцах, о поисках того, кто подложил бомбу в машину. О яхте и поездке в Палермо, чтобы разобраться с Нино. Папа задавал простые вопросы, когда хотел уточнений, но по большей части просто позволял мне говорить.

— Бускетта, — усмехался он. — Brutto figlio di puttana bastardo. (Вот же сукин сын.)

— Он сказал, что ты отказался от своего соглашения.

— Они нарушили его первыми. Работали с Моммо за моей спиной, — Фаусто пренебрежительно махнул рукой и положил ладонь мне на плечо, останавливая нас обоих, — но мне жаль, что это привело к взрыву машины и смерти Паоло. Я не думал, что они будут преследовать тебя после того, как мы дали понять, что тебя нет.

Я кивнул. Все равно прошлое не изменить.

— Я привел сюда убийцу, так что, думаю, мы в расчете.

— Даже близко нет, figlio mio. Моя работа — защищать тебя, и я не справился.

— Тебе не нужно меня защищать. Я могу сделать это сам.

Отец, убрал руку с моего плеча, и мы снова отправились в сторону виноградников.

— Эта яхта, кому она принадлежала?

— Николаю Кузнецову.

Фаусто удивленно посмотрел на меня.

— Che cazzo? (Какого хрена?) Братве?

Я постарался успокоить его.

— До того, как мы поднялись на борт, я ничего не знал. И мой друг Тео не знал этого о своем парне.

По-видимому, кругом царил обман.

— Этот человек опасен. Он знал, кто ты?

— Да.

— Madre di dio!

— Не волнуйся. Он пытался использовать эту информацию против нас, но я сделал ему предложение.

— Да? — мой отец бизнесмен. Я знал, что теперь привлек его внимание.

— В Малаге можно сделать много денег, — я рассказал о Мартиньесе, о товаре, который ему продал, а также о Голубеве и его влиянии на город.

— А как это связано с Кузнецовым?

— Я сказал ему, что он должен убрать Голубева, а затем в партнерстве со мной заняться торговлей и вывести Мартиньеса из бизнеса.

— Нет, — Фаусто сказал это с такой законченностью, как будто кто-то спросил его мнение. Как будто это было его решение.

— Что значит «нет»?

— Ты не сделаешь этого, не будешь помогать «Братве» набить свои карманы деньгами.

— Папа, это разумное деловое решение.

— Братва, это - нелюди. У них нет чести, не то, что у нас, — фыркнул он.

— Я могу доверять этому человеку, — Я не хотел говорить, что причина такого доверия в том, что я знаю тайну Николая. Я мог уничтожить его одним звонком.

— Ни один человек в Братве не заслуживает доверия. Может быть, для своих, но не для нас. Я запрещаю тебе.

Я старался не злиться. Отец привык, что первое и последнее слово в любом вопросе остается за ним, но это не было делом Раваццани, это было мое решение.

— Ты знаешь, что я больше не работаю на тебя. Я даже не живу здесь.

— Мне хотелось бы поговорить с тобой об этом. Я думаю, тебе стоит вернуться. Насовсем.

Это не должно было меня удивить, но удивило. Я растерянно моргнул, соображая, что ответить.

— Нет, — это было лучшее, что я смог придумать.

— Не будь глупцом, figlio. Ты делаешь то же самое в этих маленьких странах,что делал для меня. Используешь мои контакты, чтобы заработать деньги. Почему бы не делать это здесь, где ты в безопасности?

— Ты знаешь почему.

— Все изменилось, стало более прогрессивным. То, что ты гей, уже не так важно. И я устал гадать, жив ты или мертв. Мне бы хотелось, чтобы ты был здесь.

И я передернул плечами, пытаясь снять внезапное напряжение в шее. Последние четыре года я был предоставлен сам себе. Как могу вернуться к тому, чтобы отчитываться перед отцом по каждому пустяку?

Не могу. Я не мог оставаться здесь, пытаясь одеть обувь, которая больше не подходит.

— Папа, нет. Я не могу.

Он тяжело вздохнул и подошел к забору, окружающему вход в виноградник. Мы оба прислонились к дереву и уставились на холмы, на ряды лоз, которые производили одно из лучших итальянских вин.

—