– Фамилия этого завклубом – Першуткин! – подсказала ожившая Маргарита Прокофьевна. – Первый барак от ворот.

Она заискивающе скосилась на сына, не сболтнула ли вновь чего лишнего. Клыш обернулся поблагодарить, – увидел, как Мещерский ласково приобнял мать за трясущиеся плечи, поцеловал в светящуюся макушку.

Бориса Першуткина Данька не видел со школьных времен. Слышал, что закончил тот Институт культуры и был распределён в район заведующим сельским клубом. Не знал только куда. Теперь узнал – в Чухраевку. Поселили Першуткина в полутёмном двухкомнатном отсеке длинного щелястого барака. Несмотря на лето, в бараке было сыро. Когда Клыш вошел, кто-то полуголый, сидя у печки на корточках, как раз подкидывал поленца. Сначала Клыш решил, что это женщина, – по голым округлым плечам до пояса свисала плотная масса мокрых волос. Но потом человек обернулся на скрип двери, и в отсветах огня Клыш узнал Першуткина. За эти годы Борис переменился: лицо его, и прежде округлое, как-то чуть расплылось, будто разбабело.

– Даниил? – удивился он. – Откуда?.. А я вот гриву сушу, – он горделиво тряхнул длиннющими, хотя, по правде, жидковатыми волосами. Полетели брызги. – На шиньон отращиваю, – пояснил он. – Видишь, куда после института засунули. Прозябаю.

– Ну, похоже, не один прозябаешь… Никак женился? – Клыш кивнул на угол за печкой. Там на табурете стоял эмалированный таз с бельем, а над ним на провисшей верёвке висели на деревянных прищепках свежепостиранные женские трусики, маечка, лифчик.

Першуткин странно смутился.

– Да нет… – он замялся. – Это просто… А ты откуда вдруг?

– Меня тоже жизнь забросила – нынче в милиции служу, – Клыш прошелся, поддел ногой поленце… – Ночью подломили поселковый склад. А твоя… барышня, говорят, видела…

– Ах это! Да, да… Сейчас предупрежу! – Першуткин, суетясь, закрыл заслонку, поднялся. Открылась внутренняя дверь, и, напевая, вошла молодая женщина в наброшенном на голое тело сатиновом халатике – с головой, обмотанной банным полотенцем.

– Першуткин, почему до сих пор печь не растоплена? Не видишь, женщина голая, а стало быть, голодная? – весело выкрикнула она. Высунула из-под полотенца распаренное личико и, ойкнув, осела. Невольно клацнул зубами и Клыш, – то оказалась Кармела.

– Данька! – счастливо пробормотала она. – Данечка! Жив!.. Нашёл!

Она всмотрелась в вытянувшееся лицо его и – сникла. Только теперь сообразив, как всё это выглядит со стороны… Поспешно запахнула халатик.

– Мир да любовь! – поздоровался Клыш просевшим голосом.

– Даня! Это не то, что ты подумал, – теряясь, произнесла она.

– Опять не то? – на щеке Клыша установилась кривая усмешка.

Кармела скользнула требовательно по потному от страха Першуткину. Но тот лишь вжал голову в плечи. Она сглотнула и сухо закончила:

– Впрочем, это не твоё дело.

– Уже не моё, – согласился Клыш. В каморку энергично вошел Меншутин. Застыл, озадаченный.

– О как! Шерочка с машерочкой, – бесцеремонно оценил он увиденное. – Надо же, как жизнь выворачивает… Выяснил? – оборотился он к Клышу.

– Выясняй сам, – Клыш выскочил на свет. Входная дверь жахнула о косяк.

Через несколько минут вышел следом и Меншутин.

– Она его на отшибе, у леска, встретила. Недалеко от общежития «химиков». Шла из больницы, решила дорогу сократить. А он как раз водку из ящика в рюкзак перекладывает, – сообщил он. – Говорит, даже не сразу сообразила, что из магазина. Если б грозить не начал, может, и вообще мимо прошла.

– В лицо узнала?

– Да. Как-то бодягой его лечила. Стёпка Сенат со сто первого километра. Могла, дурёха, запросто нарваться, – он-то её тоже узнал. Но девка, по всему видать, бедовая, – сама на него буром попёрла.

К тому ж свезло – кто-то мимо проходил. Убежал. Похоже, к общежитию. Их там, химиков, человек десять. Судя по числу водяры – уже перепились, а стало быть, – беспредельны. Милиция-не милиция – глаза залиты, на всё пойдут. Может, и оружие есть… Так что, попробуем сами взять или – подкрепление вызовем? – он испытующе глянул на Клыша.

– Брать, конечно! Уйдёт – ищи после по всему Союзу, – Данька, не мешкая, первым вскочил в уазик.

– Кузьмич! К общаге «химиков»! – приказал Меншутин пожилому сержанту – водителю. Обернулся к Клышу:

– Оружие есть?

– А как же! Авторучка.

– Э, белая кость! Возьми у Кузьмича монтажку. А ты, Кузьмич, встанешь с ломиком под окнами на атасе…

Водитель поёжился.

– Да не дрейфь! Ты ж какой-никакой, а мент!.. Ну, живо, живо! – в нетерпении Боб застучал по панельной доске. – Имей в виду, – оборотился он к Клышу. – Сенат малый борзой, в драках натасканный. Судим за грабёж. Да и остальные не подарок… Попробуй разинь варежку. Так что, если что, держись за мной.

Клыш только усмехнулся.

УАЗ тормознул у двухэтажного дощатого барака. Из открытого окна второго этажа по улице разносилась усталая матерщина.

– Допивают, – безошибочно определил Боб. Вытянул макарова, выскочил на ходу из машины. На крыльце кряжистая, средних лет баба в телогрейке лениво тянула беломорину.

– Где?! – крикнул Меншутин в испитое её лицо.

– Так… В пятом номере, гражданин начальник. Там их, значит… – начала объясняться она.

Не дослушав, Боб вбежал в барак.

Клыш как раз вылез из машины. Двинулся догонять и тут боковым зрением увидел, как из окна второго этажа выпрыгнул рослый плечистый парень с рюкзаком, ловко спружинил и, пригнувшись, побежал к дровяным сараям.

«Так вот же он, Сенат!» – догадался Клыш.

– Стоять! Милиция! – громко, в расчёте, что услышат свои, выкрикнул он и побежал следом.

Сенат, отбежавший на пару десятков метров, крик расслышал. Оглянулся. От милицейской машины отделился и побежал за ним незнакомый мент в штатском. Всего один и без оружия, – под батник ствол не спрячешь. А уж безоружных – по двое-трое вырубал.

Уверенный в физическом превосходстве Сенат припустил всерьёз, рассчитывая быстро оторваться. Через минуту обернулся. К его досаде, оказалось, что невысокий парнишка не только не уступал ему в скорости, но потихоньку настигал. Сенат надбавил ещё. Дыхание его сделалось прерывистым.

Ещё раз оглянулся – расстояние сокращалось. Они петляли по тропинке меж дровяных сараев.

Решение напрашивалось само: не дожидаясь, пока силы оставят, в укромном месте – там, где нет посторонних, дождаться дурня-мента, быстренько отбуцкать, лучше – вырубить так, чтоб и думать забыл о преследовании. И уже после этого рывком к автостраде, на попутку.

Сенат выхватил на бегу из поленницы поленце поухватистей. Забежав за очередной барак, резко остановился, отвёл руку, готовый обрушить полено на хребтину преследователя. И – обрушил. Но мент оказался настороже и ухитрился кувырком уйти из-под удара, так что бревно угодило по углу барака. А сам он перекатился и тут же вскочил, перекрыв путь к отступлению.

Теперь они оказались лицом к лицу.

– Предлагаю сдаться, чтоб без проблем, – предложил Клыш, почти не запыхавшийся. – Сопротивление работнику милиции – за это ещё пару лет к сроку накинут.

– Шёл бы ты, мент, лесом, пока цел, – Сенат хищно ощерился и – прыгнул, целясь ступней в колено соперника. Сломанная нога – что может быть лучше. И не на смерть, и «с хвоста сбросил».

Увы! Удар пришелся мимо. Тут же