– Так с божьей помощью! – Симка широко перекрестился. – Меня в больницах Копытом прозвали. А Копыта они, падла, живучие.

– Выпить налить? – Гутенко подмигнул Клышу.

– Не-к-ка, – в тон ему отказался Симка. – Врачи сказали, если ещё выпью, окочурюсь тут же. Я врачам верю. Наука всё-таки.

Выдержал кокетливую паузу:

– Так что с полгодика погодю.

Он с усилием поднялся:

– Ну чего, проводить вас в Маруськину копилку?

– С какого перепуга? – удивился Гутенко.

– Так мелкооптовый склад ночью опять подломили. Я думал, вы туда.

– Больно надо! – ответил Гутенко. – Своих дел вагон. Колдуна обыскивать идём.

– Эва куда, – озадаченно протянул Симка. – Я-то думал, вы по делу. А вы – вона! Времени, видать, девать некуда. Тогда нам не по пути. Вообще-то Меншутина ждал. Передали, будто на электричке приедет…

Клыш приподнял палец, озадаченно прислушался. Из глубины рабочего посёлка донеслась живая музыка: где-то «бацали» джаз.

Приостановился и Кутёшин.

– Так праздник у нас. День химика! Шефский концерт от комсомола, – просипел он. – Молодёжный ансамбль из области. Ещё вчера приехали. Угодили под дождь. Директор им, чтоб не продрогли, ящик портвейна выкатил. Так, бабы говорят, за ночь умяли. Теперь с похмелюги отрабатывают.

То, что с похмелюги, Клыш догадался: больно разудало, не в такт, трубил, подхрюкивая, саксофон, невпопад дребезжала бас-гитара. И вовсе сами по себе без устали лупили палочки по гулкому барабану.

Симка остановился на развилке:

– Ну, прощевайте. Вам вниз, к конторе. Оттуда не промажете. Оттуда терем во все стороны сияет.

Он подправил на исхудалом плечике рюкзачок. Попружинил под грузом, сделал шаг и пропал в кустарнике.

– Что за Маруськина копилка? – поинтересовался Клыш.

Оказалось, мелкооптовый склад. Был он задуман химкомбинатом как место для складирования дефицитных товаров с последующим поощрением отличившихся работников. Но очень быстро всё переменилось. Заведующая – Мария Балясная – статная, разбитная, чернобровая, дерзко красивая, – жёстко распределяла дефицит меж нужными людьми. К складу постоянно подъезжали машины с обкомовскими и исполкомовскими номерами. Толклись с заднего хода и обэхээсэсники. Не смея тронуть обкомовскую креатуру, торопились хотя бы не упустить своё.

Спустя год склад взломали. Воры найдены не были.

Кражи повторялись. Неизменно – на крупную сумму. И каждый раз уголовные дела прекращались за неустановлением виновных.

В народе Чухраевский склад стали метко именовать «Маруськина копилка». А при известии о новой краже понимающе переглядывались: «Опять Маруська в копилку залезла».

Взлом в ночь на четверг стал очередным, четвёртым.

Спустились в центр посёлка. На округлой, умятой тракторами и полуторками грунтовой площадке, возле двухэтажного здания дирекции Опытно-производственного хозяйства «Красный химик», стоял грузовик с откинутым бортом. Часть кузова, примыкающая к кабине, была покрыта тентом и зашторена, так что образовалось что-то вроде штабной палатки. На открытом участке кузова стояли музыкальные инструменты. Шёл шефский концерт. Но сейчас кузов был пуст. Оркестранты перебрались под тент.

Перед грузовиком на лавках расселись селяне: женщины, по случаю праздника, – в цветастых одеждах, мужчины – побрякивали «бомбами» с «Агдамом», приобретённом здесь же, в автолавке.

С приоткрытыми от любопытства ртами разглядывали они диковинные, горящие на солнце железяки, а больше обсуждали музыкантов: джинсовых, патлатых, пьяненьких.

Когда Клыш с Гутенко подошли к эстраде, представление как раз возобновилось. Из палатки вышел ведущий концерта – Олег Поплагуев – с томиком Есенина. Подошёл к микрофону, подержался за него для равновесия.

– Закуска к губе пристала, – дружелюбно подсказали из зрительных рядов.

Алька лучезарно улыбнулся, смахнул прилипшую макаронину и принялся листать книжицу. Очень мешали порывы ветра, то и дело вздыбливавшие страницы. Когда же выпускал из рук микрофон, мотать начинало самого. Кое-как приспособился.

– Поэзия! – с чувством объявил он.

Зрители охотно захлопали: разрумянившийся красавчик-декламатор был им симпатичен.

– Экой сдобненький! – громогласно оценила бойкая телятница Фрося.

– А, вот! – Алька нашел, наконец, нужную страницу. Затуманившимся взором оглядел зрительские ряды, набрал воздуха. Сдул с глаза растрепавшийся чуб. Откинул руку.

– Ты жива ещё, моя старушка, – произнес он проникновенно.

– Слава богу, сынок! Все живы, – ответили ему.

Свежий порыв ветра разметал страницы. Чтец сбился, заглянул исподтишка в текст. Огорченно всплеснул руками.

– А не переживай. Если что, просто так постой. А мы на тебя поглядим, – предложила Фрося.

Дальше прятаться Данька не мог. Выступил из-за автолавки.

– Друг мой, друг мой! Вижу, ты очень и очень болен, – произнёс он.

Алька глянул. Лицо вспыхнуло.

– Ё-ёжик! – разнеслось по рядам. В следующую секунду на глазах пораженных зрителей чтец-декламатор сиганул с машины. В своей манере налетел на Даньку, обхватил, принялся охлопывать. – Ах ты, тушкан!

Бог его знает, с какой стати тушкан. Но выпалилось всё от души, и пьяненькие, чуть навыкате Алькины глаза сияли незамутненной радостью.

Из фургончика выглянула встревоженная физиономия Котьки Павлюченка.

– Клышка! – заорал он и сиганул следом. Удержать обоих Клыш оказался не в состоянии. И все трое вломились-таки в зрительские ряды, разметав испуганных старушек.

Павлюченок поднялся первым.

– А мы тут… крепим единство! – он намекающе повёл глазами на фургончик. – Присоединяйтесь.

Подошёл Гутенко, уязвлённый тем, что на него не обратили внимания.

– Не до пьянки! Обыск у нас! – увесисто бросил он. – Идём Колдуна раскулачивать. Двое понятых нужны.

– Кого-кого?! – из фургончика, с фотоаппаратом на груди, выбрался Марик Забокрицкий, освещавший праздник для «Смены». – Я с вами! – выкрикнул он, торопясь. Сунул кому-то невидимому выпитый стакан. Пробраться в недоступное логово знаменитого по городу Колдуна, быть может, даже взять интервью – это было бы по-репортёрски круто.

Больше никого приглашать не пришлось – Алька Поплагуев ни за что не желал расставаться с другом.

Павлюченок, хоть и огорчённый, пойти не смог, – от обкома комсомола отвечал за организацию праздника.

Деревянный расписной терем открылся им через полкилометра – на холме. Солнце стекало по золочёному луковичному куполу и слепило глаза, так что сам терем то терялся в бликах, то проступал. Будто парил над низкорослыми бараками у подножия.

– Класс! – присвистнул простодушный Алька. – Крыша как будто под позолоту покрашена!

– Покрашена, как же! – Вальдемар хмыкнул во всеуслышание. – Сплошное сусальное золото, не хотите? Не каждый храм может себе позволить. А этот – пожалте! Это сколько наворовать надо! А стены! Краска, говорят, вовсе не блекнет. Чего в колер намешал? Попы с Валаама приезжали, любые деньги сулили, чтоб формулу продал. Ну если ты патриот, подскажи людям. Отказал!

Подтолкнул локтем Клыша.

– А ты ещё сомневался, наивный! Самый что ни на есть вражина!

Пока обходили по периметру высокого глухого забора, понятые протрезвели. Позвонили в резную, глухую калитку. Звонок убегал куда-то в глубину участка.

– Может, перемахнуть? – вызвался Алька. Напружинился.

Клыш едва успел удержать, – с той стороны забора лязгнула цепь. Тяжело задышали.

Алька заглянул в щель. Присвистнул.

– И что будем делать?

– А что положено! – Вальдемар значительно похлопал себя по поясу, на который нацепил табельный пистолет. – Мы при исполнении. Если что, – в своём праве.

Из глубины сада приблизились шаркающие шаги.

– Кто там? – произнес задыхающийся, надтреснутый женский голос с едва уловимым акцентом и лёгкой картавинкой.

– Мы к Алексею Феоктистовичу Мещерскому, – ответил Клыш.

Калитка приоткрылась. За ней стояла глубокая, к девяноста годам, старуха. В ботах, кожаном фартуке и в перчатках с