Шрифт:
Закладка:
33
«Уралмаш».
16.47 по местному времени.
— Сидя в осаде, мы теряем инициативу, — говорил Акопян. — На заводской теплостанции уголь кончится через шесть часов, а тридцать тысяч человек не могут торчать в холодных цехах, ничего не делая. Мы должны что-то решать — сейчас, сию минуту. Иначе люди остынут и сами разойдутся по домам…
Забастовочный Комитет — семнадцать человек во главе со Степаном Зарудным — сидели за длинным столом в пустом конференц-зале Управления «Уралмаша», только Анатолий Гусько стоял у темного окна. Было 16.47, морозные зимние сумерки уже накрыли город, заседание проходило при свечах. Перед каждым членом Комитета лежал карманный магнитофон.
— Кто хочет высказаться? — спросил Зарудный.
Несколько членов подняли руки, а пожилой слесарь Дмитрий Говорухин сказал, не ожидая приглашения…
ИЗ СТЕНОГРАММЫ ЗАСЕДАНИЯ ЗАБАСТОВОЧНОГО КОМИТЕТА «УРАЛМАША»
Д.Говорухин (представитель Инструментального цеха): Я не скажу за все 30 тысяч. Я скажу за свой цех. Люди настроены очень зло. Злые люди, обозленные. На китовое мясо, на нормы выработки, мы бы давно вывели танки за ворота и погромили всю милицию, освободили нашу Веру Конюхову и, конечно, Стасова и Обухова. И я пришел сказать от имени своего цеха: на кой черт вы нас сдерживаете? Чего мы ждем?
(Общий шум, разные выкрики и высказывания)
С.Зарудный: Тихо, тихо! Давайте по порядку. Кузякин, моторный цех.
В.Кузякин (представитель моторосборочного цеха): У нас в цеху всего две тысячи рабочих, но мы делаем моторы. Ну, то есть двигатели. А двигатель, как известно, двигает весь танк…
(Смех, голоса: «А то мы не знаем?!», «Короче!»)
В.Кузякин: Знаете, да не знаете! Когда создается мотор, то конструктор хорошо понимает, сколько весу такой мотор может потянуть, на какой скорости и так далее. К чему это я говорю? К тому, что наша забастовка не возникла стихийно. Стихийно она могла возникнуть вчера, когда все цеха митинговали порознь, а никто их в кулак не собрал. То есть, говоря по нашему, мотора не было у забастовки. А сегодня утром вдруг два гроба у проходной появились, как с неба упали. И сразу вся забастовка как сама собой покатилась на хорошем моторе. Ну, мы же атеисты, мы знаем, что ни гробы, ни моторы с неба не падают. Значит, этот мотор за ночь появился. И это очень хорошо, что появился, потому что иначе вся забастовка вразнос бы пошла, стихийно. Но теперь я хочу у тебя, Степан, прямо спросить. От всего нашего цеха. Когда вы этой ночью мотор для забастовки собирали, что вы думали? Куды целились? Ведь тут все свои, и мы должны людям правду сказать: куда мы клоним? А то я тебе прямо скажу: у нас в цеху люди так настроены: если мотор не тянет, так мы новый соберем, ей Богу! (Смех.) Нет, вы не смейтесь! Я не шуткую. Люди так настроены: хватит слушать, как они нам по телику лапшу на уши вешают! И хватит тебе из себя Леха Валенсу строить, миротворца. Тут Урал, а не Польша! Ты понял?
С.Зарудный: Кто следующий. Давай ты, Теличкина. От столовой.
В.Теличкина (от столовой): Я не от столовой, я от всех женщин. Если вы надумали целый месяц бастовать, как в Америке, так сразу скажу — нам вас кормить нечем! Ни месяц, ни даже неделю. В столовой продуктов вообще на один день осталось, да и то, вы же знаете — мороженное китовое мясо. С такого мяса ни ребенка сделать, ни, тем более, бастовать…
А.Гусько: А как же в Польше «Солидарность» полгода бастовала?
В.Теличкина: Опять — «в Польше»! В Польше у кого больше, тот и пан! Там вся страна Валенсе деньги на забастовку собирала. Но если вы надеетесь, что у нас кто-нибудь даст вам хоть рубль на забастовку, то — вот, шиш! На водку у нас последнее отдадут, а на забастовку… Короче, я хочу Степана послушать — как мы бастовать будем? На какие шиши?
(Голоса: «Правильно!», «Давай, Зарудный, тебе слово!»)
С.Зарудный: Немножко рано вы из меня речь тащите. Еще бы пару минут обождать, пока пять часов стукнет. Но ладно. Я вам пока вот что скажу. Одно дело — готовить забастовку или даже восстание, а другое — открыть ворота и сказать людям: «Вот армия, вот милиция, они будут в вас стрелять, а вы идите под пули, не бойтесь!». Может, некоторые храбрые и пойдут, но я на свою душу такой грех не возьму — вести людей на верную смерть. Даже если я вам признаюсь, что мы маленько запаслись боеприпасами и у нас вполне есть шанс прорваться сквозь окружение. Все-таки я офицер запаса и кой-чему нас в академии научили и в Афганистане тоже. Но вот сейчас будет ровно пять часов, и мы этого часа весь день ждали, потому что до темноты у нас никакой связи с городом не было. А нам надо точно знать, что там на других заводах происходит и что в городе происходит в связи с нашей забастовкой. Но теперь вот почти ровно пять часов, я прошу всех подойти к окну. Сейчас мы получим какую-то информацию и тогда вместе будем решать…
Зарудный встал со стула и в сопровождении удивленных членов Забастовочного Комитета подошел к окну, где уже давно стоял Анатолий Гусько. Вглядываясь в темноту за окном, Гусько одновременно посматривал на секундную стрелку своих ручных часов. Когда часы показали 17.00, по ту сторону заводского забора, позади кольца милицейского и армейского окружения, в окне одного из темных домов вдруг вспыхнул ручной электрический фонарь и тут же зачастил прерывистой серией коротких вспышек.
— Сообщение первое. Точка, — стал медленно читать эту морзянку Гусько. — Поздравляем расширением забастовки…
— Ура! — крикнул кто-то.
Но Зарудный тут же прервал:
— Тихо! Кто ведет стенограмму, записывайте! — и приказал: — Прошу всех включить магнитофоны…
СТЕНОГРАММА ЗАСЕДАНИЯ ЗАБАСТОВОЧНОГО КОМИТЕТА (продолжение)
Сообщения, переданные Комитету в 17.00:
СООБЩЕНИЕ ПЕРВОЕ:
ПОЗДРАВЛЯЕМ РАСШИРЕНИЕМ ЗАБАСТОВКИ ТЧК К 15.00 ЗАБАСТОВКУ ОБЪЯВИЛИ СЛЕДУЮЩИЕ ЗАВОДЫ СТАНКОСТРОИТЕЛЬ ЗПТ ИНСТРУМЕНТАЛИСТ ЗПТ АВТОМЕХАНИЧЕСКИЙ ЗПТ ЧУЛОЧНАЯ ТЕКСТИЛЬНАЯ ЮВЕЛИРНАЯ ФАБРИКИ ЗПТ И СТАНЦИЯ ЕКАТЕРИНБУРГ-ГРУЗОВАЯ ТЧК
НА СТАНЦИИ ЕКАТЕРИНБУРГ-ГРУЗОВАЯ С УТРА УДАЛОСЬ ТОРМОЗНУТЬ ЕЩЕ ТРИ ВОЕННЫХ
