– Блять, ну так и знал! – сказал он и, сделав шаг навстречу, выстрелил медсестре в голову.

Шилов лежал на полу с закрытыми глазами, его трясло.

– Две смены ждали, когда смолкнут сирены. Потом еще две смены ждали ликвидаторов. Когда поняли, что никто не придет, осмелились выйти. На первый взгляд, коридор был чист. Мы не сразу ее заметили. Слизь… тонким слоем покрывала стены. Почти прозрачная. Она забралась в наши ячейки, в наши головы. Кормила нас собой. Обволокла мысли, каждое воспоминание. Заставила проживать дни из прошлого, разыгрывать по ролям, минуту за минутой. Наблюдала, как за тараканами в банке…

Кожа старика набухала, раздувалась, готовая вот-вот лопнуть, под телом натекла лужица блестящей слизи. Вовчик выстрелил.

Затем подошел к столу и перевернул четвертую недопитую мензурку. На пол стекла прозрачная, похожая на сопли дрянь. И как мы могли принять это за спирт?

– Оно ведь нам в голову почти залезло, – сказал Вовчик. – Когда ты понял?

– Никто не удивился нашему появлению. Они даже не спрашивали, откуда мы и как сюда попали.

– Не могли же они знать, что мы придем.

– Нет. Но они знали, что мы не вернемся, остальное было не важно.

Я не стал упоминать часы. Ожога на руке не осталось. Скорее всего, мне только померещилось, или это подсознание решило подать сигнал необычным способом.

– Одна только слизь не может делать такое с людьми. Самосбор оставил здесь какую-то аномалию… что-то сложное. Я такое раньше не встречал, малой. Поэтому этаж не хотели зачищать.

Минут десять у нас ушло на поиски, за это время я успел распечатать попавшийся под руку бинт и перевязать рану. Кровь засохла на часах и между звеньями браслета.

Мы не сразу заметили сейф на одной из захламленных полок. Я отвернулся, пока Вовчик обыскивал тело медсестры; в кармане ее халата он нашел ключ. Отперев железную дверцу сейфа, достал прямоугольную коробку из серого картона. Вскрыл, наспех пересчитал ряды ампул с коричневой жидкостью, запаковал коробку обратно и аккуратно сложил в рюкзак.

Коридор был прежним. Мы не очутились по колено в слизи, на нас не бросились толпы сумасшедших. Даже звуки остались теми же.

– Серафима Петровна!..

Дверь в квартиру любительницы громко смотреть телевизор была открыта нараспашку, но женщина в полотенцах не входила, кричала через порог.

– Серафима Петровна! – Она повернулась к нам. – Вы не видели Серафиму Петровну?

– С дороги, прочь с дороги нахер! – Вовчик поднял пистолет.

– Нам надо найти Сер-р-рафиму Петр-ровну… – В горле у нее зарычало, забулькало. Шея раздулась, мешая говорить.

– С дороги!

Женщина шагнула к нам, полотенце упало с ее округлившегося живота, выросшие груди касались пола. Казалось, будто ее надули, как пузырь из носа. Слизь текла по веснушчатой коже.

Вовчик выстрелил. Две пули исчезли где-то между подбородками твари, третья разорвала ей щеку.

– Сер-рафима Петр-ровна! – орала она, надвигаясь на нас и продолжая раздуваться. Вытянула толстый палец и показала нам за спину. – Вот вы где!

Я не удержался, обернулся. Оно сидело на потолке. Нечто костлявое, с вывернутыми под неправильным углом конечностями, обтянутое скользкой морщинистой кожей. Полупрозрачные струйки слизи стекали на пол.

Вовчик выстрелил. Что-то крикнул. Мне?

Я уже не слышал. Пятился, пока не почувствовал спиной твердый бетон. Не в силах отвести взгляд, смотрел, как тварь ловко перебирает лапами, цепляясь за потолок. Ползет ко мне.

Сердце стучало все сильнее, будто с каждым ударом вдавливая меня в почему-то мягкую, податливую стену. За миг до того, как лапа твари коснулась моего лица, я провалился в темноту и упал на спину.

Звуки коридора – матерщина Вовчика, выстрелы, рычание тварей – тут же стали тише. Частично их заглушали сладострастные женские стоны.

Запястье под часами горело. Второй рукой я дотронулся до стального браслета. Холодный.

Поднялся; покопавшись в кармане, достал фонарик, посветил вокруг. Обычная комната обычной квартиры: не большая, но и не маленькая, не пустая, но и не захламленная. Таких тысячи, если не миллионы по всему Хрущу. Отблески света скользили по стенам, разбивались об углы шкафов. Я не сразу сообразил, почему все так блестит. Вся комната и вся мебель в ней были покрыты тонким слоем прозрачной слизи.

«Они забрались в наши ячейки…»

Женские стоны становились все громче и доносились будто из соседней комнаты. Я сделал несколько осторожных шагов по скользкому полу, заглянул в дверной проем. Огромная куча зеленоватой слизи бесформенным комом громоздилась на широкой двухместной кровати, дрожала, бурлила… стонала.

Жгучая рвота поднялась к горлу, и я бросился в сторону прихожей, запнулся о край кресла и едва не выронил фонарик. Стоны за спиной перешли в крик.

Механизм гермы поддался моим дрожащим рукам не сразу. В коридоре неподвижно лежало два тела: толстухи, раздувшейся настолько, что, казалось, толкни ее, и покатится через весь килоблок гигантским шаром из мяса и слизи; и костлявой твари, что так любила ползать по потолкам. Вовчик щелкнул затвором и встретил меня взглядом через мушку.

– Это я.

– Как ты это сделал?

– Что?

– Прошел сквозь стену.

– Не знаю, – честно сказал я. – Аномалия?

Вовчик не спешил опускать пистолет, пристально разглядывал мое лицо.

– Ну что ты хочешь? – сказал я устало. – Убедиться, что мой облик не приняла какая-нибудь тварь? Что сопли на стенах не промыли мне мозги? Устроишь мне допрос, или, может, свалим уже отсюда?

Вовчик помедлил еще немного. Кивнул. А потом мы побежали.

В следующем блоке все двери были открыты нараспашку, из квартир вытекала слизь. Мы перепрыгивали через мутные лужи, один раз я поскользнулся и, лишь чудом удержав равновесие, проехал пару метров. Иногда нам навстречу выскакивали местные. Разбухшие, медлительные мужчины и женщины. У некоторых лопнула кожа, обнажив зеленоватое мясо, из страшных ран текла слизь.

«Жители. Живем здесь».

Когда я был маленькими, наша престарелая соседка умерла прямо в ванной и несколько дней пролежала в воде, прежде чем ее забрали. Служба быта редко удосужится прикрыть труп, чтобы пронести его по коридору. Тем утром Полина успела прижать Димку к себе, отвернуться вместе с сыном. Но я все видел. Запомнил раздутую от влаги и трупных газов плоть и черные пятна на распухшем лице.

Жители первого этажа были похожи, но, в отличие от нашей соседки, никак не хотели умирать. Или слизь им не давала.

Двоих, самых наглых, Вовчик застрелил в упор. Остальных, решив поберечь патроны, бил протезом. Плоть противно чавкала, лопаясь под металлическим кулаком. Я увернулся от брошенной мне в голову шахматной доски. Тельняшка сшиб старика, влетев в него плечом.

В ноги вцепился белобрысый пацан, задрал голову, посмотрел мне в лицо. Его выпученные глаза казались совсем белыми в окружении чернильных синяков. Что он видел во мне? Какие образы создавала слизь перед его внутренним взглядом? Или она стерла его сознание, превратила мальчишеское тело в безвольную куклу?

Всех не спасти, в этом все дело. Я понял эту истину еще тогда, в подвале, когда Дима нажал