– Он спрашивал меня о рыбалке.

– Я не прошу тебя отвечать. Я просто рассуждаю вслух. Боровиков считает, тебя не арестовали на кладбище, лишь потому, что кто-то из людей Усачева успел предупредить. Вспомни, кто бы это мог быть? Деревенских ты знаешь хорошо…

С каким бы удовольствием Алексеев назвал фамилию Кузакова, но это значит стать вровень с доносчиками. Да и за Кузаковым могут потянуть других деревенских.

Уже в камере подумал, что Кузакову и так не избежать ареста, уж больно им хочется сделать Усачева главарем террористической организации.

Сидел Алексеев в камере внутренней тюрьмы располагавшейся за высоким забором рядом с домом министерства. Длинный коридор, множество камер, на окнах решетки. То, что посадили в одиночку, даже обрадовало, не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Усачев все же сообщил о доме бакенщика. Неужели им удалось арестовать Марту? И на очередном допросе он увидит ее? От одной только мысли, что Марту будут допрашивать, бить, болью отдавало в сердце. Если взяли Марту, значит, арестовали и Китаевых. Что если они скажут, у кого сын?

В одиннадцать объявили отбой, через стены слышны были стоны, вскрики, видимо, и во сне подследственным виделся допрос. А Алексеев не мог заснуть – думал о Марте и сыне.

Через день Алексеева повели на допрос. Полоцкий окинул его долгим взглядом:

– В райотделе били?

– Да.

– Значит, знаешь, что это такое. Я зря никого не трогаю. Просто меня не надо злить. Я спрашиваю – ты отвечаешь. Договорились?

– А если я не знаю ответа?

– Вот ты уже начинаешь меня злить. Я буду задавать вопросы, на которые у тебя есть ответы. Ты примкнул к буржуазным националистам, когда учился в финансовом техникуме?

– Я все время посвящал только учебе.

– С кем ты сдружился в техникуме?

– Для дружбы не было времени, все отнимала учеба.

– Ладно. Это мы проверим, список тех, кто учился с тобой у нас есть. До рыбалки ты встречался с Усачевым?

– Нет.

– О чем говорил тебе Усачев на речке Красной?

– Спрашивал, какую рыбу на что можно ловить.

– Видишь, как у нас все хорошо идет. Где тогда ты примкнул к банде националистов, и кто ее возглавлял?

– Я всегда был предан партии.

– Ты, видимо, не понял вопроса, – Полоцкий вышел из-за стола и подошел к Алексееву. – Повторяю. Когда ты примкнул к банде буржуазных националистов, и кто возглавлял ее? Усачев?

– Я не состоял ни в какой банде…

Алексеев не договорил, сильным ударом следователь свалил его с табурета на пол.

– Встать! Быстро сел на место! Ты, наверное, забыл о чем мы с тобой говорили день назад. Если дашь показания против Усачева, пойдешь рядовым исполнителем, мы подтвердим на суде, что Усачев силой вовлек тебя. Суд наши показания учтет, дадут тебе лет пять, но срок могут уменьшить за хорошее поведение, будешь вольнонаемным. Усачев избивал тебя, твою беременную жену, наверное, пострадал ребенок. Он родился нормальным? Не переломал ему Усачев руку или ногу? И ты его защищаешь? Сдай нам его, и никто не будет применять к тебе мер физического воздействия. На бумагу, – Полоцкий подвинул к Алексееву листок бумаги, положил на него ручку, поставил рядом чернильницу, – опиши все подробно, где, когда, угрожая тебе расправой, Усачев заставил тебя участвовать в террористической акции против сотрудников МГБ и работников Советской власти. Напишешь, и больше к этому возвращаться не будем, поговорим о другом, о жизни за стенами этого здания, люди там влюбляются, женятся, рожают детей, ходят в театры, в лес. Ты тоже можешь очутиться среди них, снова соединиться с Мартой или найти другую. Пиши.

– Мне нечего писать. Я невиновен.

– Плохо тебя бил Усачев. Как я понимаю, ты еще не знаешь, не почувствовал настоящую боль…

Где-то на четвертый день допросов Алексеева перевели в камеру на двоих. Соседом был пожилой колхозник Ребров, арестовали его за вредительство, якобы он, затаившийся подкулачник, специально привел трактор в негодность. Его тоже били, и вернувшись с допроса, он с усилием прошептал разбитыми губами:

– Неужели никто не может сказать товарищу Сталину, что у нас тут такое творится?

Вопрос этот интересовал многих подследственных. Они не знали, что еще 10 января 1939 года секретарям обкомов, ЦК компартии, наркомам внутренних дел, начальникам Управлений НКВД была отправлена шифрованная телеграмма за подписью Сталина:

«… ЦК ВКП (б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП (б)… ЦК ВКП (б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружаюшихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод.»

– МТС от нас далеко, да и бездорожье, испокон веку ремонт делали сами, да и трактор – давно списывать пора, и запчастей не было, который год на честном слове держался. И председатель это знал, и в районе. А крайним оказался я. Видишь ли, препятствовал отправке трактора в МТС. Да кто я такой, чтоб мог препятствовать? Не председатель, не бригадир, даже не звеньевой. Так, последняя спица в колеснице. Следователь говорит, за вредительство двадцать пять лет лагерей дадут. Выходит, никогда своих родных не увижу… Уж если хотят посадить, так садили бы быстрей, а то бьют и бьют… – Ребров сглотнул комок в горле и замолчал.

Когда назавтра Алексеев вернулся в камеру после допроса, Реброва не было, вместо него к нему радостно кинулся Саморцев Николай из Нахоры, под его глазом красовался огромный синяк:

– Ганя! Как я рад тебя видеть. Живой! Правда, живой! А я вот. Арестовали, сказали, я буржуазный националист, а какой я буржуй, если досыта не ем. Били меня в районе вместе с братом, Василий совсем слабый стал…

Алексеев делал вид что слушает, а сам думал, стоит человеку ступить не на ту тропу, и она с каждым новым предательством зарастает, и нет пути назад. Что заставило Николая написать донос на брата? Зависть, что того выбрали председателем наслежного совета. Что еще могло толкнуть его на это? То, что сто лет назад Алевтина вышла замуж не за него, а за Василия Иннокентьевича? Алексеев много раз слышал эту историю от Горохова. Алевтина давно умерла, братья глубокие старики, жизнь прожита. Нет, захотелось отомстить. Предал брата, а теперь прислали сюда подсадной уткой, но и Алексеев не глупый селезень.

– Я думал, ты убит. В Нахоре все тобой гордятся, говорят, ты, как Манчаары. Как же тебе удалось попасть на берег в такой ледоход?

– Расскажу, не поверишь. Плывем мы, я ранен, умираю. И вдруг не берегу показался Антон Павлович Чехов и делает руками вот так. – Алексеев изобразил это наглядно, – словно подгребает к себе. И льдину сразу поднесло