– Плюснин посылал туда сотрудника.

– Марта спасла нас. Я как подумала, снова допросы, побои…

– А я со страху проголодался. Ухи поесть, что ли.

– Ухи! Есть после этого, чтобы отравиться? Залез в кастрюлю, как у себя дома. Лучше я свежую сварю, а эту отдам Боцману. А ты пока попей чаю с булочками.

Мимо дома с лаем промчался Боцман, вскоре послышалось его радостное повизгивание.

– Марта! – шагнула с крыльца Софья Власовна.

– Не спеши. Вдруг наблюдают с того берега. У Плюснина бинокль.

Марта стояла за домом, поглаживая Боцмана. Софья Власовна, стоя на расстоянии, спросила:

– Ты где схоронилась?

– Я, как услышала Боцмана, сразу все поняла и ушла из скрадка, и к реке. Если будут искать, то возле озера.

– Чаю горячего с сахаром хочешь? В дом не приглашаю, с того берега наш двор как на ладони. Я тебя через окно угощу.

Вскоре Марта сидела на завалинке, пила сладкий чай с булочками и слушала Софью Власовну, как та испугалась и молила Бога.

А через день Китаев договорился с капитаном парохода, ставшего под погрузку дров, и Марту взяли матросом.

Работа на карбазе у Алексеева была простая, в паре с Иваном, добродушным, широколицым богатырем лет двадцатипяти, он стоял на гребях на корме и, по команде Инешина, они вместе с носовыми, гребли или влево или вправо, направляя карбаз на судовой ход. И так до тех пор, пока их не сменяли. Иван сразу заваливался спать, а Алексеев сидел, глядел на проплывающие берега и думал о Марте, вспоминая короткое время их совместной жизни.

На третий день к нему подсел Инешин:

– Вижу, стараешься. Я специально к Ивану тебя поставил, чтоб рану не потревожил. У Ивана сила, один может на гребях управиться. По жене скучаешь? Однако уехал. В Якутск по какой надобности?

– За правдой.

– За правдой? – удивился Инешин. – А железные сапоги у тебя есть?

– Какие? – Алексееву показалось, что он ослышался.

– Железные. Семь пар таких износишь, а правды можешь и не найти. А если найдешь, она кривдой обернется, яко дьявол. Что и сам не рад будешь. Трудно в России правду-матушку найти. Да и есть ли она? Видать, много лиха хлебнул раз на такое осмелился. Я с тобой попросту, потому как знаю, Игнат за плохого человека слово не замолвит. Мы же с ним из одной деревни и отцы наши дружили. Правда, потом он матросом на пароход ушел, а я так на карбазах и остался. Потом снова судьба свела, вместе партизанили у Зверева в отряде. Слышал, поди, про такого. Знаменитый в Сибири командир. Во время гражданской Игнат и встретил Софью. Не рассказывал? О, тут, парень, целая история. Выбили мы белых из одной деревни, залетели в дом, а там тяжело раненый колчаковский офицер – свои второпях бросили – и с ним сестра милосердия. Красавица из красавиц. Да. Офицера мы во двор и в расход. Белые перед этим наших товарищей в плен взяли и пытали сильно. Потому все злые были. Вот и решили сестру милосердия изнасильничать. Скажу честно, я после того, как увидел наших товарищей, замученных в страшных пытках, зол был страшно и против убийства офицера ничего не имел, но издеваться над сестрой, мне такое и в голову не приходило. Мы тогда пробивались на соединение со Зверевым, потеряли в боях много людей, убили и нашего командира. Вместо него был Игнат. А в партизанах разный людишка обитался. Вот и в нашем отряде был такой Зотов, тоже с нашей деревни, но поганый человечишко. Еще в детстве, в драке всегда норовил сзади, исподтишка ударить. Этот Зотов и заорал: «Я первый! Я ее захватил!» С бабами смелый воевать. Тут Игнат вмешался: «Трогать ее не позволю, пока она мне рану не осмотрит.» Ранен он был в плечо и едва ходил. Согласились с ним, правда с неохотой. Ладно, мол, пусть осмотрит, подождем. Берет ее Игнат за руку и в дом, я за ним. Мы, конечно, Игнату перевязку сделали – замотали каким-то тряпьем. А у нее бинты, инструменты всякие…

Да, когда ребята ее тащили, не кричала, не просила пожалеть. И когда в дом вошли, держалась спокойно, но руки чуть-чуть дрожали. Игнат рубаху снял, спросил:

– Как зовут?

– Софья.

– Так ты, Софья, не бойся, никто тебя не тронет. Такую красоту губить нельзя, Бог накажет. Глянь, что там у меня.

Она повязку сняла и отругала:

– Что же вы так рану запустили, нагноение началось.

Берет такую штуковину вроде щипцов, зацепила коросту на ране, да как дернет. Игнат побледнел и пот на лбу, однако даже не вскрикнул. Обработала она рану, перебинтовала и стоит, не знает, что дальше делать. Игнат вышел и заявил:

– Баба эта будет с нами, так как санитара у нас нет. И никто ее не тронет, пока моя рана не заживет.

Понимаешь, здесь политика, если им сразу сказать – пошли вы на одно место – обида кровная, могли в бою и подстрелить. Да, и после этих слов заорали. И сильней всех Зотов:

– Сначала мы ее обработаем, а потом пусть тебя лечит, сколь угодно.

И прямиком в дом. Вот тут ему Игнат, больной, а так правой двинул, Зотов по земле и покатился. Вскочил и орать, меня, красного партизана, бьют из-за белогвардейской шлюхи, а вы стоите. Бей его! Поддержало Зотова несколько человек, да рука у меня больно тяжелая, – поднял могучий кулак Инешин, – были в отряде еще хорошие мужики. Обошлось. А через день соединились с основным отрядом…

Зотов прорвался к Звереву и доложил, что Игнат пригрел белогвардейку. Вызвали Игната и Софью к командиру, выслушал он их и оставил Софью в отряде. Так она с нами до окончания войны была. Вместе Усть-Кут брали, вместе с бандами воевали. Женщина она бесстрашная, перевязывала раненых под пулями… Потом, много лет спустя, я спросил ее. Как понять, сначала ты была за белых, потом сразу же за красных? Думаешь, что она сказала? Никогда, парень, не догадаешься. Она ответила, что не видит разницы, и там и там русские люди. Вот такая она. После воины Софья с Игнатом поженились. Было им уже под сорок. У Игната жену Любу убили колчаковцы, кто-то донес, что она жена партизана. Остался сын Иван, в тридцать девятом погиб на границе. Софья из дворянской семьи, муж, офицер, погиб в германскую. Дочку бабка вывезла в Париж. Встретятся теперь только на том свете.

Привез Игнат Софью на Лену, она устроилась учительницей, он помощником капитана. А через три года Софью арестовали, Зотов постарался, донес, что была у белых и сама дворянского происхождения. Было это осенью, только навигация закончилась, и Игнат сразу рванул в Иркутск к командиру, взял от него характеристику на Софью, что показала она