Шрифт:
Закладка:
– Ты мне кощун не пой! – гневно восклицал князь, стоя перед огромным черным пятном пожарища и потрясая плетью. – Колесо! Какое тут колесо! Как будто я не знаю, что Держимир спит и видит от наших земель себе кусок отхватить! Подавится! Ты мне лучше скажи – до каких пор его разбойники на мои земли как к себе ходить будут? На Прочена напали – раз! У Светловоя пленных отбили – два! На смердов здешних приходили – три! И город мне сожгли – не много ли будет? За кого меня держат – за пень безответный? В эту же зиму собираю рать! Нет! Он мне город сжег – и я ему город сожгу! Поднимай дружину – пусть-ка их Трехдубье погорит! Будет Держимир знать – не на робких напал! Мало мой отец его отца бил! Так я добавлю!
– Смилуйся, княже! – ахнул потрясенный Кремень.
Никогда еще он не видел Велемога в таком неудержимом гневе. Князь всегда был горд до обидчивости, иногда неуместной в таком знатном человеке, нетерпим ко всякому противоречию, но обычно владел своими чувствами, умел сдерживать гнев и трезво обдумывать решения. Тем более такие важные, как военный поход. Но сейчас он был сам не свой: пылая жаждой мести, он требовал немедленного похода на дрёмический берег и даже не помнил, что старый князь Молнеслав бил князя Творимира не меньше, чем тот бил его.
– Это же война! – втолковывал Кремень Велемогу. – Держимир-то не будет сложа руки сидеть! Чуть мы на тот берег ступим – нас у Трехдубья дружина встретит. Если он город сжег… – Кремень чуть поперхнулся, потому что ни капли не верил в это, – то он к походу твоему лучше тебя готов.
– Не на таких напал! – гневно сверкая глазами, твердил Велемог, похоже, совсем не слушая воеводу. – Если мы не можем сейчас выступать – на что моя дружина годится?
– А как же свадьба? – напомнил Кремень и кивнул на стоявшего в стороне Светловоя.
Велемог не ответил, но переменился в лице, словно вспомнил о чем-то. Приободренный Кремень продолжал:
– Ты ведь, свете мой, сына женить собрался! Или забыл? А зачем невесту такую выбрал? Зачем мы парня со смолятинской княжной сговорили – чтобы дрёмичи нас со Скородумом поодиночке сожрали? Хоть до свадьбы потерпи! А там и смолятичи своими полками нам помогут. Ведь Скородум обещал! Мы с полуночи, смолятичи с полудня – мы этого Держимира зажмем, как Сварог Змея клещами зажал! Тут ему, как в кощуне, и конец придет! А сломя голову бежать – только зря себя погубить.
Князь не ответил, но мстительный пыл в его глазах поугас, лицо ожесточилось – он, похоже, сломил собственный порыв. А Кремень долбил свое:
– Что ты, кузнец пьяный, что ли, – ему в бок на торгу заехали, он и бьет со всего разворота, не глядя! Князю поспешность не к лицу. Сгоряча дров наломаешь! Ну сожжешь ты ему Трехдубье, так прямо он тебе и заплакал и прощения попросил! А надо с толком, подумавши…
Князь покосился на добродушное лицо Кременя. Слыша эти рассуждения, трудно было поверить, что у воеводы за плечами столько отчаянных битв и удивительных побед. В том числе и над князем Молнеславом.
Не дослушав, князь Велемог кивком подозвал Светловоя. Оставив коня отроку, тот подошел.
– Когда выезжать думаешь? – коротко спросил Велемог.
«Куда?» – хотел спросить Светловой, но не посмел. И так было ясно – куда. Он только раз взглянул в суровые глаза отца и тут же опустил взор. Он больше не спорил. Непреклонное решение Велемога так или иначе взять в род смолятинскую княжну не оставляло ему выбора.
– До Велишина тут ехать дней с двадцать, – подал голос Кремень. Он знал, как тяжело Светловою говорить о поездке за невестой, и хотел помочь ему хоть немного. – Уже деньков через семь можно и отправляться.
– Тогда вы успеете только после новогодья. Вы должны быть там раньше!
– Если раньше выехать – к солнцевороту приедем.
– Так и нужно!
– Да подумай, княже! Такое дело – женитьба! Разве можно от солнцеворота до новогодья ее начинать! Эдак нам нечисть невесту подменит! Вся жизнь наперекосяк пойдет!
Князь Велемог пресек речь воеводы таким презрительно-гневным взглядом, что Кремень умолк. Он понимал, когда можно спорить, а когда пора подчиниться.
– Вы поедете завтра! – решительно сказал князь. – К концу просинца я уже жду вас в Славене. С невестой. И смотрите – чтобы больше Держимир не…
Князь сжал зубы, словно не мог говорить о князе дрёмичей. Ненавистное имя встало ему поперек горла. Ничего не добавив, он резко повернулся и пошел к своему коню.
Стоя над пожарищем, Кремень и Светловой молча смотрели, как князь с ближней дружиной скачет вдоль берега назад, к Лебедину. Обоим было не по себе. Князь не поверил в небесный огонь – гнев и ненависть к дрёмичам затмили ему разум. Он не хотел верить, что его крепость уничтожена волей богов, и это упрямство грозило в будущем новыми бедами.
– Так что князь сказал – строить заново? – раздался позади голос городника.
Кремень обернулся.
– Да что ты, человече добрый! – со вздохом сказал он. – Какое заново? На таком пожарище строить – только труды даром губить!
– Думаешь, опять сгорит? – опечаленно спросил городник.
– Неминуемо! – Кремень покрутил головой. – Хоть кого спроси. Уж если что богам неугодно, то хоть лоб себе разбей…
Городник тяжко вздохнул и отошел. Больше ему нечего было здесь делать.
А Светловой даже не слышал их разговора. Он не мог отвести глаз от быстро удаляющейся фигуры отца, от его багряного плаща, похожего на маленький злобный огонек на ветру. Он даже не думал о том, что гнев отца едва не обрек племя речевинов на внезапную и очень тяжелую войну. Душу его и мысли заполнила Леля-Белосвета. Отсюда было не так уж далеко от Бычьего ручья, где он впервые ее встретил. Но как далеко ушла она сама! Все эти месяцы он надеялся, что как-нибудь все образуется, что отец не заставит его жениться на смолятинской княжне, что придет новая весна, он снова увидит Лелю и она не будет с ним так жестока, как в их последнюю встречу далекой Купальской ночью. Но теперь эти надежды пропали. Отец приказал ему отправляться
