Шрифт:
Закладка:
Насилия и беззакония вокруг творилось хоть отбавляй, и общественность забыла злополучного полицейского. Однако не успели его выпустить из тюрьмы, как он сразу же, в тот же год, вновь попал в руки правоохранителей и теперь ожидал допроса.
Я чувствовал здесь какую-то недосказанность. Меня сбивали с толку отдельные детали, которые никто не прояснил. Не в силах сдержать любопытство, я взялся за дело сам. Строго говоря, правил я не нарушил, однако поступил весьма нестандартно. Раз-другой такой произвол мог сойти мне с рук, но на регулярной основе грозил отметкой в личном деле.
Субъект 47767 выглядел обычно. Среднее телосложение, светлая кожа, каштановые волосы, короткие и редеющие; усталое, обреченное выражение лица. Хотя в глазах сверкал вызов. Возможно, мне просто хотелось так думать. Судя по синякам, недавно его избили. Раздевать не стали, только приковали к полу наручниками с цепью. В остальном его движений ничто не стесняло.
Я занял другой стул, стоявший напротив. Так близко к субъекту, что он мог бы меня пнуть. Обычно я действовал осмотрительнее, но тут – особый случай. Чуть поодаль сидел младший сотрудник – следил за аппаратурой, но в самом допросе не участвовал.
Первым делом я спросил Субъекта 47767, действительно ли он тот, о ком я думаю. Он подтвердил. В дальнейшем я обращался к нему по имени – Джей. Я спросил, знает ли он, почему попал к нам.
– Ударил не того человека, – горько усмехнулся он.
– Кого именно?
– Сына министра юстиции. – Он вновь изобразил кислую улыбку.
Я спросил, почему Джей его ударил.
– Потому что меня тошнит от злобных неотесанных мудил, которые вопят, какой я, мол, герой.
Я спросил, намекает ли он на эпизод с террористом, из которого он пытками вытащил местонахождение бомбы.
Джей тряхнул головой и отвел взгляд:
– О, дайте угадаю… Вы тут все на меня молитесь, да?
Я сказал, что многих людей восхищает его поступок, и меня в том числе.
– Еще бы, – фыркнул он.
– Вы так говорите из-за моего рода занятий? – спросил я.
Джей кивнул.
– Вы – мучитель, – сказал он, глядя мне в глаза.
Обычно я легко заставляю человека отвести взгляд, но с ним это не сработало.
Я сказал, что даже будь у меня другая профессия, меня все равно восхитил бы его поступок.
– Как и других идиотов. – В его словах я услышал не презрение, а скорее печаль, хотя и нервозность тоже.
Он сглотнул.
– Разве вы сами не гордитесь тем, что сделали?
– Нет, – ответил он. – Конечно нет, черт вас дери!
– Но вы же спасли столько жизней!
– Тогда я думал, что выполняю свой долг, – сказал Джей.
– Вы поступили бы так снова – зная то, что знаете теперь?
– Может, да, а может, нет.
Я спросил, почему нет.
– Возможно, что-то изменилось бы, поступи я иначе. Или ничего. Может, несколько человек, которые выжили, погибли бы. Но как знать. У нас ведь нет машины времени.
– А что могло бы измениться, поступи вы иначе?
– Общество. Возможно, люди не жили бы в постоянном страхе перед такими, как вы. – Он пожал плечами. – Но, как я уже сказал, есть вероятность, что не поменялось бы ровным счетом ничего. Наивно верить, что, переиграв один свой выбор, я изменил бы мир.
Я сказал, что, на мой взгляд, он заблуждается, вменяя себе в вину текущие проблемы общества. На самом деле виноваты люди, которые обществу угрожают: террористы, радикалы, левые, либералы и прочие предатели. Люди, которые рвут государство на части своими действиями и которые словами и пропагандой влияют на самые доверчивые слои населения, чтобы те делали грязную работу за них.
– Я знал, что вы так скажете, – вздохнул Джей.
Я сказал, что, вероятно, в тюрьме ему пришлось тяжело. Его не должны были судить и тем более признавать виновным. Он заслужил медаль, а не срок. Вероятно, это разрушило его жизнь. Его ведь так долго не выпускали на свободу.
– Опять двадцать пять. – Он еще раз вздохнул. – Вы так ничего и не поняли?
Я попросил объяснить.
– Это я настоял, чтобы меня судили! Лично потребовал. Отказался от адвоката, потому что хотел раскаяться, однако мне не позволили. Они угрожали моей семье. Поэтому мне пришлось отрицать свою вину. Но на суде я просто не стал защищаться, и меня все-таки приговорили к двум годам, хотя по закону должны были к девяти, так что я постарался провести в тюрьме именно девять лет. Продлить себе срок несложно. – Джей улыбнулся, но глаза его оставались серьезными. – Освободившись, я стал называть всех, кто считает меня героем, идиотами, а тех, кто предлагал вручить мне медаль, сразу слал на хер. Одного молодчика слишком уж заклинило на том, что я герой, и он никак не затыкался про сраную медаль, поэтому пришлось его ударить. Вот только он оказался сыном министра юстиции. И я попал сюда.
Я сказал, что не понимаю. Почему он хотел, чтобы его судили? Тем более – признали виновным? Зачем он упек себя в тюрьму на девять лет?
Джей вздернул подбородок.
– Потому что я верю в правосудие! – Он едва ли не выплюнул последнее слово. – В закон! Я совершил нечто плохое, противоправное и заслуживал наказания. Это не должно было сойти мне с рук. Еще хуже, если б меня за это наградили, как предлагали многие.
Я возразил, что ничего он дурного не сделал. Только спас невинных людей и помог одолеть врагов общества.
– И все же я нарушил закон! – взорвался Джей. – Как же вы не поймете! Если закон хоть чего-нибудь сто́ит, я не могу им пренебречь. Даже будучи полицейским или потому, что кого-то спас! Все это не важно. Закон запрещал пытать людей, и я его нарушил. Понятно? – Он покачнулся на стуле, отчего звякнула цепь, соединявшая наручники с кольцом в полу. – Судить полицейских, нарушивших закон, важнее, чем кого бы то ни было! Иначе полиции никто не будет доверять!
Я заметил, что, к счастью или нет, допросы с пристрастием теперь полностью легальны.
– С пристрастием? Говорите уж прямо – «с пытками».
Можно и так назвать, согласился я. Однако почему он не излил душу журналистам, которые рвались взять у него интервью? Или на суде, где его уж точно выслушала бы беспристрастная сторона?
Джей насмешливо взглянул на меня.
– Неужели вы верите, что в газетах печатают чистую правду? А не то, что хотят втемяшить нам в башку медиамагнаты и правительство? – Он тряхнул головой. – То же самое и с судом.
Я сказал,
