Пару дней назад ко мне в палату снова заявился тот толстяк, с которым я болтал на выдуманном языке. Я зарылся под одеяло и накрыл голову подушкой. Толстяк ласково ко мне обратился, пытаясь – я понял это по интонации – выманить меня наружу. Еще чего! Когда он приподнял одеяло, чтобы сунуть нос в мое импровизированное укрытие, я хлопнул его по руке и зашикал. Он издал страдальческий вздох, какие обычно направлены на публику, и удалился.

Санитары по-прежнему за мной ухаживают. Каждый день они помогают мне встать с кровати, усаживают на стул. Раз или два уговорили меня прогуляться с ними по коридору, правда, заходить в комнату отдыха я наотрез отказался. Похоже, они рады, что я вообще могу самостоятельно передвигаться. Пожалуй, я шаркаю чуть выразительнее, чем раньше, почти не отрывая ноги от пола, но это ради маскировки, и только. Чем более немощным, больным и смирным я кажусь, тем сильнее напоминаю обычного пациента. Лучше вписываюсь в среду.

Меня по-прежнему навещают и врачи. На прошлой неделе приходила женщина, которая проявляла ко мне участие, и просидела в палате почти полтора часа. Она медленно со мной разговаривала – по большей части я ее понимал – и светила ярким фонариком мне в глаза.

А сегодня – этот инцидент. Я не открыл глаза, чтобы узнать, кто зашел в палату. Когда он тронул мое одеяло, я подумал, что это, может быть, доктор пришел меня осмотреть, хотя пахло от него не по-врачебному. Значит, не санитар и не уборщик, решил я по той же причине. Бывало, они поправляли мне постель, если я неаккуратно ел или сбивал простыни, неловко повернувшись на койке. Я бы предположил, что ко мне пожаловал другой пациент, хотя точно не один из тех, от кого воняет.

Я сдуру понадеялся, что незваный гость увидит меня спящим и не станет будить, но вдруг почувствовал, как одеяло стягивают вниз. Затхлое постельное тепло сменила прохлада. «Что происходит?» – изумился я про себя.

Вдруг к моему бедру прикоснулась рука – сперва ткнула пальцем, а затем ухватилась за ткань моей пижамы и дернула, словно пытаясь задрать кверху.

Что этот пришелец творит?.. Думал, на мне ночная рубашка? Я не спешил открывать глаза, полагая, что, кем бы ни был этот профан, я только вгоню его в краску, если вмешаюсь (медики должны быть на моей стороне, а значит, не стоит выставлять их дураками).

Рука оставила тщетную попытку задрать мои пижамные штаны и переместилась к моей промежности. Пальцы скользнули под свободную резинку штанов, пошарили там и сомкнулись у меня на члене! Сжав его, юркнули ниже, к яйцам!

Услышав щелчок выключателя, я распахнул глаза. Время было вовсе не обеденное. Поздний вечер, а то и ночь. В палате – темным-темно, лампа не горит. Я совсем запутался, растерялся.

Рука мгновенно оставила в покое мои интимные места. Сбоку от койки с сердитым ворчанием распрямилась фигура, едва различимая во тьме, и не успел я даже мельком взглянуть, кто это был, как она ускользнула в коридор, бросив дверь открытой.

Тапочки. Судя по звуку, гость носил тапочки, поэтому бежал не слишком-то быстро. Я мог бы вскочить и броситься следом, но решил не тратить время.

Вместо этого я позвал на помощь.

Какая наглость! Шок, убожество!

Вот до чего я докатился – стал секс-игрушкой у слюнявого психа в приюте для кретинов! Позорище! С моими-то прошлыми заслугами, статусом! И данным себе обещанием, которое – клянусь! – я обязательно выполню.

Философ

Один-единственный раз я позволил себе выйти за рамки. Использовал служебное положение, чтобы забрать субъекта у отвечавшего за него оперативника.

Для нас это был всего лишь Субъект 47767, однако его имя и данные в системе меня заинтересовали. Отчасти благодаря ему я предложил свои услуги полиции и службе безопасности, когда вернулся из армии. Мне, как и многим другим, он казался героем. Почему же он попал к нам в застенки?

В его деле упоминалось нападение на известного человека, а также вероятное членство в террористической группировке или связанной с ней организации. Вторая часть обвинения почти ничего не значила; как верно подметил один мой коллега, закон о контактах с террористами и «связанными организациями» был сформулирован так размыто и общо, что под него подпадали даже мы сами. Подобные обвинения вешали на тех, кого не могли уличить в чем-то конкретном, но и отпускать не хотели, потому что претензии к ним все же имелись.

Этот мужчина, номер 47767, работал в полиции десять лет назад, когда террористическая угроза только набирала обороты. Он состоял в отряде, захватившем двух террористов, которые закладывали бомбы в урны, стоявшие на людных вокзалах, автобусных остановках и оживленных улицах. Несколько человек погибло, десятки были ранены. Перед тем как этих двоих схватили, произошел своего рода сбой в коммуникации между разными ветвями их террористической ячейки, в результате чего полиция разжилась информацией о местах, где будет заложена последняя партия взрывных устройств. Находчивый полицейский отправил своих ребят по указанным адресам, и обоих террористов изловили, правда, к тому времени они успели заложить как минимум одну бомбу в месте, сведений о котором у полиции не было.

Подозреваемых разделили. Одного допросили обычным путем, второй попал к полицейскому, который теперь стал Субъектом 47767. Этот полицейский провел куда более жесткий допрос и все-таки выяснил, где находится бомба. Сотрудники полиции эвакуировали людей с окрестной территории за пятнадцать минут до детонации. Жертв удалось избежать. В те ранние трудные годы подобный успех был редкостью.

Журналисты раскрыли личность полицейского – будущего Субъекта 47767. В газете его признали героем, и большая часть публики согласилась, что он совершил нечто жестокое, но необходимое. Способ, который он применил для спасения людей, тоже стал достоянием общественности: полицейский вырывал террористу ногти клещами (сколько именно пришлось выдернуть, не уточнялось). Этот дилетантский, но вполне эффективный метод частенько бывает на слуху.

Несмотря на спасенных и на то, что сам террорист остался жив-живехонек, отдельные СМИ и политики потребовали отдать офицера под суд и вышвырнуть из полиции. Насколько помню, в конце концов его с позором выгнали и обвинили в преступном нападении. Он отказался от адвоката, заявив, что намерен защищать себя сам, однако на суде не проронил ни слова. Его приговорили всего к двум годам заключения, вот только в тюрьме для него все сложилось не лучшим образом, и он провел там порядка десяти лет. За эти годы его дети