врачом. Он, как специалист-хирург, в периоды боевых операций руководя всей большой, напряжённой работой медсанбата по оказанию помощи раненым и организации их эвакуации, сам производил сложнейшие хирургические операции, и тем самым спас десятки жизней офицеров, сержантов и рядовых.

2. В связи с повышением в должности и откомандированием из дивизии, за исключительно добросовестное отношение к своим служебным обязанностям командиру 24 отдельного медико-санитарного батальона майору медслужбы товарищу Алёшкину Борису Яковлевичу объявляю благодарность и желаю ему успеха в новой должности.

Подлинное подписали:

Командир 65-й стрелковой дивизии полковник Ушинский

Начальник штаба 65-й стрелковой дивизии полковник Юрченко».

После зачтения приказа и получения команды «разойдись» все собравшиеся, разбившись на группы и группки, ещё более часа обсуждали новости. До сих пор в медсанбате сменилось уже четыре командира, но уход с этого поста ни одного из них не обставлялся так торжественно, как в этот раз.

Группу начальства окружили врачи, одни поздравляли Бориса и Сковороду с новыми назначениями, а другие, вроде Сангородского, громко вопрошали, как же теперь медсанбат справится с предстоящей работой, когда его будет возглавлять такой молодой и малоопытный командир, когда уйдёт квалифицированный хирург. Услышав эти рассуждения, Алёшкин не выдержал и сказал:

— Лев Давыдович, напрасно вы расстраиваетесь. Капитан Сковорода служит в дивизии с момента её формирования, он отличный старший врач полка и вот уже почти полгода совсем не плохой командир медроты батальона. Он, действительно, не особенно силён в хирургии, придётся побольше поработать Бегинсону и Картавцеву, да и вам надо будет помогать ему своими советами. Ну, а если говорить прямо, то по врачебному стажу он на год старше меня, так что оснований для пессимистических настроений нет и не должно быть!

Тот в ответ пробурчал что-то и направился в свою сортировку.

Постепенно с площадки, часто громко именовавшейся Скуратовым «плац», все разошлись по своим домикам и палаткам. Отправилось и начальство в домик командира батальона, где Игнатьич успел уже организовать подходящий данному случаю ужин. Этот прощальный ужин прошёл в непринуждённой весёлой обстановке и закончился около двух часов ночи, после чего Пронин и Сковорода отправились к себе, а Юрченко уехал в штаб дивизии.

Во время ужина Борис договорился с Прониным о предоставлении в его распоряжение на следующий день автомашины, а с Юрченко о том, чтобы его ординарца, Николая Игнатьевича Игнатьева, с которым он проработал почти два года, откомандировали с ним в госпиталь. Тот согласился и тут же дал соответствующее распоряжение Скуратову. После некоторого молчания Пронин, улыбнувшись, спросил:

— А больше ты, Борис Яковлевич, никого с собой не берёшь?

Борис понял, что несмотря на тайну его отношений с Катей Шуйской, всё же о них кое-что и в штабе дивизии и, конечно, Пронину, было известно, поэтому смутился, покраснел и, запинаясь, ответил:

— Это зависит не от меня… Пока больше никого не беру. Шофёра Бубнова начальник штаба дивизии не даёт, — решил он свернуть разговор на другое.

Пронин усмехнулся:

— Ну ладно, ладно, дело твоё, а что шофёра не дают, так это правильно, у нас с ними очень туго! Ну, пока, до свидания, ещё раз поздравляю тебя, Борис Яковлевич, с повышением.

Алёшкин остался один, Игнатьич убрал посуду со стола и отправился на кухню, чтобы её вымыть, а заодно и поболтать со своими приятелями, ну и, конечно, «вспрыснуть» свой предполагаемый отъезд из батальона. Материал для этого дела всегда имелся у него в заначке. Ещё утром Борис предложил ему ехать с ним в госпиталь, и Игнатьич с радостью согласился. Он полюбил своего начальника и не хотел расставаться с ним, а также с Джеком, к которому тоже крепко привязался. Конечно, ординарец понимал, что такую собаку майор в медсанбате не оставит.

Думал Игнатьич и о Кате. Об отношениях комбата и медсестры ему было известно больше, чем кому-либо другому. Он не сомневался, что женщина действительно любит его командира, замечал, что и тому она нравится, но серьёзно ли это, не знал. Игнатьич в разговоре никогда не затрагивал эту тему. И на этот раз он тактично предоставил им место и время, чтобы наедине решить свои вопросы. Местом был домик командира, времени тоже хватит, ведь старик собирался задержаться у своих друзей до утра. Да после соответствующего возлияния он окажется в таком виде, что лучше на глаза командиру и не показываться: всем было известно, что Алёшкин не терпел пьяниц. Стоило хоть кому-нибудь появиться на территории батальона в состоянии опьянения, как его безжалостно откомандировывали в распоряжение штаба дивизии, а оттуда путь уж был известный — в какую-нибудь роту на передовую или в хозвзвод, если провинившийся был нестроевым.

Борис после довольно утомительного дня сидел около стола, опершись на него локтем, и курил подряд, кажется, уже четвёртую папиросу. Он всё ещё не мог решить, как быть с Катей. За работой в течение дня этот вопрос как-то сгладился, ну а сейчас, да ещё особенно после того, как ему об этом напомнил Пронин, он встал с новой силой. Как же всё-таки быть?..

В этот момент задняя дверь домика неслышно отворилась, и в неё скользнула тоненькая фигурка. Через несколько секунд напротив Бориса, забравшись с ногами на табуретку, облокотившись на стол локтями, уже сидела Шуйская. Она смотрела на него своими карими глазами и, пытаясь улыбнуться, спросила:

— Так что же ты решил? Ты ведь об этом думаешь?..

— Что я могу решить? Ведь тут дело не только от меня зависит.

— А от кого же?

— Ну, прежде всего, конечно, от тебя. И от начсанарма тоже…

— Боря, не крути! Ты прекрасно знаешь, что моё желание может быть только одно — не расставаться с тобой! Ну, а о начсанарме тоже говорить нечего, он тебе сам предложил взять с собой операционную сестру.

Борис немного недоумённо посмотрел на неё:

— Что ты придумываешь, откуда тебе это пришло в голову?

— Ниоткуда… Мне Венза передал, а ему Пронин сказал. Начсанарм дал распоряжение товарищу Пронину, чтобы тот не препятствовал тебе, если ты захочешь кого-либо из операционных сестёр взять с собой. Вот видишь, стоит только сказать полковнику Склярову, и меня немедленно откомандируют… Ты скажи мне прямо, ты меня бросить, оставить хочешь? А сейчас как раз удобный предлог для этого. Да? Ну, говори, — сказала она уже сердито.

Борис продолжал молчать, задумчиво курить новую папиросу. «Что ей сказать?.. Я к ней привык. Она отличная помощница в хирургической работе. Она мне нравится, как молодая пылкая женщина. Всё это так, но… что же будет потом?»

Однако, прежде чем он успел что-либо ответить, Катя спрыгнула