Вместе с ними парижские банкиры Лафитт и Перго обязались сохранить шесть миллионов, принадлежавших Наполеону, чего бы им это ни стоило (и они сдержали слово). Эти-то шесть миллионов и были главным капиталом Императора на «черный день». Кроме того, у брата Жозефа числилось что-то около миллиона; чуть меньше – у принца Эжена Богарне. У Жерома – два миллиона; примерно столько же у Люсьена… Но эти деньги, по мнению Бонапарта, ни в коей мере не должны были пойти в счет содержания его на Святой Елене. Пусть оплачивают тюремщики!

Иного мнения придерживались англичане. Британцев не зря прозвали «нацией торгашей» – только торгашество способно составить богатство. Даже нелепые, на первый взгляд, правила для них были в порядке вещей. Если, скажем, преступнику суждено было быть повешенным, то ему надлежало еще одно – например, оплатить… висельную веревку. А кто, скажите, оплатит? Не казна же! У казначейства и без смертников расходы велики. Правило «сам натворил – сам и оплачивай» с годами стало чуть ли не золотым. Хотя суть всего этого – откровенный цинизм. Бездушие стало нормой британского социума. Заточка палаческого топора – за счет жертвы; даже для того, чтобы смерть оказалась скорой и не столь мучительной, – плати! Все хотят быть богатыми – даже городской палач.

У Хадсона Лоу относительно Бонапарта, как мы помним, были особые инструкции. В частности, на содержание выделялось 8 тысяч фунтов стерлингов в год. Все, что выходило за пределы этой суммы, должен был оплачивать сам «генерал Буонапарте». (Правило «сам натворил – сам и оплачивай» должно было работать и здесь.) Однако случилось неслыханное: за год пребывания Наполеона на Святой Елене государственная казна Великобритании затратила на его содержание… почти 20 тысяч фунтов. Чудовищное расточительство! Губернатор лишился сна.

В один из дней он выехал в Хатс Гейт (напомню, там жил с женой генерал Бертран) в надежде серьезно поговорить с гофмаршалом. Бертран обедал. Когда ему доложили о прибытии губернатора, граф сморщился, но, прервав трапезу, распорядился незваного гостя принять.

– Слушаю вас, сэр… Чем обязан столь внезапному визиту? – спросил он Хадсона Лоу при встрече.

– Как вы знаете, милорд, расходы Лонгвуда непомерны. Они более чем вдвое превышают сумму, назначенную правительством…

– О какой сумме идет речь? – удивился Бертран.

– Восемь тысяч фунтов…

– Должен вам заметить, сэр, что Император не может уведомить своих поверенных в делах о его нуждах. Причем – не по своей вине. Если бы им стало известно, что Его Величество стеснен в средствах, они бы тотчас поспешили ему на помощь, и все финансовые вопросы были бы разрешены.

– Так в чем же дело?

– Ваше распоряжение оставлять письма незапечатанными для Его Величества все равно что запрет на переписку. Император не может допустить, чтобы кто-то совал нос в его письма…

– Я не затем пришел, чтобы обсуждать этот вопрос. Тем более что у меня уже был на эту тему разговор с генералом Монтолоном…

– Вот с ним и доводите дело до конца, – оборвал губернатора Бертран. – По правде, так я желал бы как можно реже иметь с вами дело, сэр. Честь имею…

– Желаю этого ничуть не менее вашего, – был вынужден ответить при прощании сэр Лоу.

Хадсон Лоу в гневе. Невероятно! Его, губернатора острова, бесцеремонно выпроваживали!.. Какая наглость! Ничего, он сам поедет в Лонгвуд и лично переговорит с «генералом»…

* * *

Лонгвуд держит оборону по всем направлениям. Любой визит сюда зависит совсем не от губернатора, а от воли Императора. Захочет – разговорится с простым британским солдатом, с чернокожим рабом или прачкой. Если не пожелает – так и сам губернатор уйдет ни с чем.

Встречаться с Хадсоном Лоу не было никакого желания. Он груб, неотесан и нагл. И туп, как осел! А все слухи об удивительном остроумии губернатора – не более чем злонамеренная шутка. Поэтому пусть проезжает мимо, остров большой.

– Его Императорское Величество принимает ванну! – торжественно объявил дворецкий, когда делегация потребовала встречи с «генералом Буонапарте».

– Тогда я хотел бы видеть графа де Монтолона, – побледнел от злости Хадсон Лоу.

Когда к англичанам вышел генерал Монтолон, губернатор показал ему правительственные инструкции:

– Посмотрите, на содержание выделено не более восьми тысяч фунтов. Вами же истрачено более чем в два раза! Кто будет оплачивать перерасход, граф?

– Двор Его Императорского Величества тратит столько, сколько ему требуется для этого. Мы и так находимся на строгой экономии…

– Какая уж экономия! – не выдержал Хадсон Лоу. – Не следует ли вам написать принцу Эжену? Ведь он очень богат и многим обязан генералу Бонапарту, пусть снабдит его необходимыми средствами…

– Хорошо, сэр, я доложу об этом…

Вот и поговорили. А теперь – от ворот поворот! Далее с вами, господа, никто разговаривать не собирается. Как говорится, потоптались на крылечке, пора и честь знать… В Лонгвуде один хозяин – Император! Все остальные – гости. Кто-то желанный, кто-то – нет. Все зависит от личности человека; впрочем, как и от расположения Бонапарта. И если «принимает ванну» – нечего перетаптываться с ноги на ногу: good buy, mister! Buy-buy…

Вечером Хадсону Лоу не помогло даже бургундское. Провозился всю ночь, заснув лишь под утро. За завтраком голова раскалывалась так, будто на нее был надет бочонок из-под виски, а снаружи колотили палками. Это все из-за Соседа! Нет, он так это дело не оставит!

– Гарри, запрягай! Как только прибудет сэр Рид – доложи. Поедем в Лонгвуд…

Адмирал Малькольм, Томас Рид и майор Горрекер крайне недовольны. Не каждому хочется ранним утром в воскресный день уезжать из дома по делам службы. Но слово губернатора – закон. Ослушаться – значит заполучить массу неприятностей.

Всю ночь лил дождь, и дорогу за ночь сильно развезло. Когда прибыли в Лонгвуд, Пленник как раз прогуливался в парке с графиней де Монтолон и Лас Казом. Появление Хадсона Лоу в окружении свиты заставило его помрачнеть.

– Скажи, что меня нет дома, – бросил он слуге.

Однако через пару минут тот явился вновь:

– Они настаивают на встрече. Губернатор просил передать, что не уедет, пока не увидит Вашего Величества…

– Хорошо, впусти их, Чиприани…

* * *

…Разговор не клеился. Хотя адмирал Малькольм и пытался снять гнетущее напряжение дежурными шутками. Теперь по парковой дорожке шли втроем, но без дамы – Император, Хадсон Лоу и адмирал Малькольм. Позади на почтительном расстоянии их сопровождали Лас Каз, графиня де Монтолон и майор Горрекер. Беседа обещала быть не из легких. Так и есть, губернатор жалуется не только на расточительность Лонгвуда, но и на непочтительное поведение графа Бертрана.

– Поведение генерала Бертрана