Шрифт:
Закладка:
С тех пор, когда впервые по-настоящему заявила о себе «мышка» (произошло это, помнится, с появлением на острове нового губернатора), он сильно похудел. И без того плохой аппетит сменился полным его отсутствием. Вино, сыр… Мяса не хотелось вовсе, а рыбы… Рыба здесь (на острове!) считалась за роскошь. Зубы совсем почернели. Испанцы рассказывали, что в Южной Америке индейцы чернозубы – от листьев растений, которые они жуют. Может быть. Сейчас, если верить зеркалу, он очень схож с аборигеном. Каломель – та гадость, которой заполнены карманы сюртука; дрянь, которую как огня боится «крыса». И как только та начинает тяжело ворочаться, приходится тут же кидать в рот очередную порцию гадости, сделавшей когда-то белоснежные зубы черными, как у трубочиста…
Противостояние нарастало. Кольцо окружения заметно сужалось. Двенадцатимильная ограда, установленная в первые месяцы пребывания Наполеона на острове Святой Елены, постепенно превращалась в условную линию. Считалось, что Пленник мог передвигаться в пределах этой зоны без сопровождения британского офицера. Реалии же были таковы, что вдоль двух дорог краснели мундиры английских солдат. Каждый шаг Императора находился под бдительным оком недремлющей охраны.
Окрестности Лонгвуда переполнены дичью, которая считается «заповедной». Никто не вправе разрядить здесь ружье без личного разрешения «генерала Бонапарта». За убитого фазана – сумасшедший штраф в 20 фунтов стерлингов. Охота – вот то, что, несомненно, могло бы скрасить серые будни Наполеона на острове. Но и эта «сладкая пилюля» оказалась подгорчена: Бонапарт имеет право выезжать верхом исключительно в сопровождении британского офицера. Это ли не унижение? Поэтому верховые прогулки сходят на нет: хозяин Лонгвуда предпочитает карету.
На ночь двенадцатимильный круг исчезает, превращаясь в точку под названием Лонгвуд-хаус. Английские солдаты занимают позиции под самыми окнами особняка. В парке находится дежурный офицер. Вход и выход в дом посторонним запрещены. Пароль-ответ и постоянная связь через посыльных с Плантейшн-хаусом – все это не что иное, как непроницаемое заграждение. Самый страшный сигнал, которого так боятся в резиденции губернатора, – внезапное появление голубого флага. Он означал бы ужасную весть – побег! Голубой флаг над островом так ни разу и не поднимется…
Что такое осада, Бонапарт знал не понаслышке. По большей части осаждал именно он, хотя случалось и обратное. Но это не меняло сути. А суть была такова, что, как бы то ни было трудно, драться следовало до победного. В этом его убедила осада сирийского Акра и Яффы. Осада – тот же бой, правда, более изнуряющий, где все решает не штыковой натиск, пушки или кавалерия, но терпение и умение переутомить противника. Скорее, это те же шахматы, в которых судьба короля зачастую зависит не от грозной ладьи или ловкого коня, а от успешной комбинации пешек.
Вот так. В этой партии Король (правильнее – Император) окружен лишь вражескими пешками — исполнителями чужой воли. Они не страшны, ибо их выпады предсказуемы. А потому – безболезненны. Другое дело, что постоянное мельтешение пешек сильно раздражает. Мало того, они существенно ограничивают свободу и личный оперативный простор.
Кроме того, имеется несколько существенных особенностей. Во-первых, игра ведется на нескольких досках. На каждой – свежие силы противника. Во-вторых, у всех фигур единственный враг – Император, бьющийся враз и со всеми. Всем вместе им, конечно, легче, чем ему одному против всех. Ведь даже загнанный сворой медведь – и тот не всегда выходит победителем. И в-третьих, у того, кто один против всех, есть единственный выход – биться до конца. Поражение означает смерть.
Двоякость ситуации, в которой оказался сосланный на остров Бонапарт, заключалась в том, что противники, отправившие его на Святую Елену, не сомневались в своем превосходстве победителей. Свержение Наполеона для них значило одно – мат Королю. Так бы оно и было, если б «узурпатор» погиб. Но он был не только жив, но энергичен и вполне активен. И полагать, что тот, кто незадолго до этого подмял под себя всю Европу, вдруг сдастся без боя, означало бы не знать этого человека вообще.
То был пат, но не мат. Патовая ситуация – это ситуация без вариантов. И все же не гибель. Пат – выдумка мудрецов; варианты имеются всегда – даже тогда, когда их не может быть по определению. Сократ и цикута, Нерон и отточенный меч… Это тоже вариант. Для кого-то более достойный, чем позорный мат. Пат – прекрасная возможность избежать гибельного мата. Достойно. Без взывания о помощи. По сути, это ничья. Ситуация, когда смущенный победитель вдруг начинает понимать, что оказался в неудобном, почти в неловком положении. А преимущество, натиск и победные атаки – все это… коту под хвост.
В какой-то момент даже может возникнуть мысль выпустить жертву из мышеловки и вернуться на исходные. Но даже это непросто: не каждая жертва захочет выполнять условия противника, заявляя, что готова покинуть мышеловку только на собственных условиях. А это позор для победителя. Условного, конечно. Ведь патового победителя просто не бывает…
Пат Бонапарта на Святой Елене имел одну особенность: ситуацию контролировали пешки. В глазах французов – лилипуты. Люди, оказавшиеся здесь далеко не за их боевые заслуги. Уже одно это заставляло Наполеона вместо смирения и уготованного англичанами унижения вступать в противостояние. Нелепое с точки зрения европейских союзников и закономерное для Бонапарта. Такие действия нелогичны для шахматного пата, но вполне применимы в жизненных коллизиях.
Логика Пленника была проста: он не желал умирать побежденным! Именно поэтому действия британцев, направленные на его охрану и предотвращение побега, считал изначально глупыми. Побег означал бы трусливое поражение. Он же добивался совсем другого. Например, добровольного освобождения и последующего признания себя хотя бы частным лицом. И это было бы удачным выходом из политического пата, устроенного Наполеону коалицией.
Лишь слабый монарх способен согласиться на ничейный пат. Участь истинного Императора – умирать, но не сдаваться. Победа или смерть! Он хотел победить. Ну а смерть… В любом случае она найдет его сама.
* * *
В Лонгвуде все строго. Весь режим – как в военном лагере. Вернее – в осадной крепости.
Подъем – не позже шести. Даже если Императору из-за бессонной ночи вздумается немного понежиться и встать позднее. Это ничего не меняет: в шесть уже все на ногах.
– Воздуха! Сантини, впусти, наконец, воздух, который дарует нам Господь! – почти кричит
