– Так и знал, Сашенька, что ты опять что-то себе придумала, – посетовал он. – Должно быть, это и правда один из моих коллег прислал фикус по доброте душевной – а ты уже фату примеряешь.

Саша попыталась выдавить улыбку – но не смогла. Губы дрожали и отказывались ее слушаться. Слава Богу, свечи почти все уже потухли, и Денис этого не разглядел. Он был весел теперь:

– Милая моя, глупенькая сестрица, как же я люблю тебя и твою святую простоту!

Денис наклонился, целуя обе ее руки и торжественно пообещал завтра же прислать ей самый дорогой и пышный букет, какой только найдет его помощник. А после отослал спать.

* * *

Но уснуть Саша конечно же не смогла. Переодевшись в сорочку, сплетя волосы в косу, долго еще сидела в кровати и смотрела, как отсветы непотушенной лампы оставляют блики на всех предметах в ее комнате. Плательный шкаф, трюмо, комод, покрытый пожелтевшей кружевной салфеткой. На комоде лампа и кукла, которую дарил батюшка на девятилетие. Над комодом свадебная фотография родителей в огромной тяжелой раме. Рядом стол для письма – низенький и узкий, купленный в ту же пору, что и кукла. Детский стол, а оттого давно ставший Саше неудобным. И кровать ее, тоже детская, узкая и короткая. Саша привыкла поджимать ноги во время сна, чтобы не свешивались да не мерзли. Сказать брату, что ей нужна новая кровать, Саше было как-то неловко…

Все в этой комнате было для Саши привычным, родным, знакомым каждой щербинкой на лакированной поверхности. Наскучившим до смерти, если честно. Только ярко-зеленый фикус с глянцевыми листьями выбивался из привычного антуража. Выглядел здесь чужим.

Откинув одеяло, Саша спустила ноги на холодный пол и не удержалась, чтобы не подойти к растенью снова. Коснуться холодных гладких листьев. Все-таки жаль, что Кирилл Андреевич не прислал простой букет вместо деревца. Букет завял бы, и Саша забыла б о своем нечаянном поклоннике очень скоро. Жила бы, как жила прежде. А дерево не завянет. Говорят, фикусы поразительно живучи. Так и будет стоять здесь и годами напоминать, как круто могла бы измениться Сашина жизнь, если б она настояла на своем в сегодняшнем разговоре с братом.

Денис против ее замужества. А у нее, скорее всего, не хватит сил ему противиться. Не сбегать же из дому, как сбежала когда-то мама? Только хуже все станет. А иного способа быть с Кириллом Андреевичем Саша просто не видела.

Взгляд упал на старую фарфоровую куклу на комоде, и Саша, поддавшись порыву, взяла ее в руки. Давно она этого не делала, давно не прикасалась к кукле. И сейчас подивилась, до чего же она пыльная, пожелтевшая, неприятная на ощупь и на вид. Верно, и сама Саша скоро станет такой же, как эта кукла – откровенно старой и неприятной. Волосы поседеют, появятся морщины, кожа высохнет, а ноги, спина и голова будут без конца болеть, как болят у ее теток. И тогда уж точно ею не заинтересуется ни Кирилл Андреевич, ни кто-то другой.

И от внезапного понимания этого – понимания неизбежного своего конца, здесь, в одиночестве, в этой самой комнате – Саше стало почти физически больно. Она сжала тельце куклы, словно старческая подагра уже сейчас скрутила ее пальцы. Даже руки задрожали, каждый мускул ее напрягся, и показалось, что у нее сейчас сердце выпрыгнет из груди, если она немедленно что-нибудь не сделает. И тогда со сдавленным криком, Саша вдруг швырнула куклу в противоположную стену. Изо всех сил, не жалея. Фарфор разлетелся на осколки, а от кирпичной стены, рядом с окном, откололись куски вместе с выцветшими старыми обоями. И лишь тогда, глядя на эту стену с выбоиной, Саша смогла взять себя в руки. Боль отступила.

И Саша совершенно четко осознала, что не хочет состариться и умереть в этой комнате. Не хочет так и остаться любимой тетушкой и сестрой-простушкой – и больше никем. Она хочет жить свою жизнь. Хочет сама нанимать экономку, пусть эта будет и плохая экономка – все равно! Хочет разбивать свои сервизы, а не чужие, и хочет сама выбирать для себя и стол, и комод, и кровать!

И, кажется, единственный ее шанс все это заполучить – быть с Кириллом Андреевичем, а не с семьей брата. А потому нужно сделать что-то. Нужно дать господину Воробьеву понять, что она не обижена за тот разговор в экипаже, и что он тоже ей симпатичен.

Ведь это действительно так! Кирилл Андреевич очень симпатичный молодой человек!

Неточным движением, нервно, Саша выдвинула стул из-за узкого детского стола, отыскала бумагу, чернила и стала торопливо, неровно писать. Кириллу Андреевичу. Благодарить за фикус – для начала.

А что там будет дальше… Бог знает.

Да, у Саши не было безумно ярких чувств к господину Воробьеву. Она не ощущала к нему того же, что ощущала к Гансу. Хотя и чувства ее к Гансу уже несколько недель, как померкли… Может, они были не настоящими, потому и померкли? Должно быть, настоящее зарождается по-другому.

Дописывая последние строчки, Саша, однако, поняла – в чем-то Денис прав. В практической стороне, как всегда. Торопиться с замужеством и правда не стоит, потому как развязаться с опостылевшим браком куда тяжелее, чем в его оковы попасть. А потому со всех ног бежать под венец она не станет. Да ей и не предлагали пока что ничего.

Зато поддаться ухаживаниям Кирилла Андреевича да посмотреть, что из этого выйдет – вполне можно. Фикус, который он подарил, и правда очень хорош. Быть может, вскоре он догадается и цветы ей подарить. Может быть, даже с запиской. А если не догадается, Саше было бы приятно и просто слушать и его разговоры, мудреные, но интересные. С Сашей за всю жизнь никто таких разговоров не заводил. Про бензол, светильный газ и Майкла Фарадея. С ним разговаривать – все равно, что книжку умную читать. И его комплименты. Довольно неуклюжие, не такие как в романах, конечно – но все же довольно милые.

Отведя глаза в сторону от записки, Саша припомнила разговор о ее брошке и невольно улыбнулась…

С той рассеянной улыбкой, босой и среди фарфоровых осколков ее и застала Леночка, без стука ворвавшись в комнату:

– Ты слышала грохот, Саша? Это у тебя? – с круглыми перепуганными глазами спросила она. И лишь потом увидела осколки.

Саша почувствовала, что краснеет. О последствиях безумного своего поступка она, конечно, не подумала. Хорошо хоть, комнаты