и дальше. Текинцы стали бросать камни и комья глины, а высунуться за стенку, как было прежде, им уже нельзя: там, внизу, стрелки этого и ждут. Прежде, хотя бы по ночам, текинцы могли скрывать свои замыслы, теперь же вся крепость освещалась ракетами или особой лампой Шпаковского. И днем, и ночью неустанно летели со свистом гранаты, поднимались крутой дугой бомбы, и все это лопалось над крепостью, распространяя кругом смерть от множества осколков. Ни один снаряд не пропадал даром, потому что текинцы скучились на тесном пространстве, многие зарылись в ямы. По временам с крепости раздавались крики: «Смотрите получше! Видите, урусь роется точно свинья. Это не к добру! Смотрите и следите». По ночам муллы и ханы обходили кибитки, призывая народ бороться насмерть: «Не спите, не проводите время в праздности, теперь надо драться! Бросимся же на гуяров, сомнем их, отнимем пушки у этих собак. Велик Аллах и Магомет Его пророк! Да будет благословенно наше оружие».

После вылазки 4 января много убитых текинцев осталось между нашими передовыми траншеями и неприятельским рвом. Трупы начали гнить, заражая воздух невыносимым смрадом. Скобелев послал полковника Юмудского, родом туркмена, заключить перемирие для уборки тел. У нас выкинули белый флаг, штаб-трубач заиграл отбой. Все трубачи тотчас подхватили этот сигнал, и долго он наигрывался, пока не утихла пальба. С нашей стороны вышло для переговоров три человека и со стороны текинцев трое. Обе партии уселись одна против другой, как раз по середине между рвом и нашим редутом. По обычаю, азиаты спросили друг у друга о здоровье, после чего Юмудский объявил, что генерал Скобелев, уважая храбрый текинский народ, согласен дать два часа на уборку тел. В ответ на эти слова с крепостной стены, где собралось множество народа, раздались крики: «Нам не надо их! И так валяется в крепости довольно этих собак!». Убитые были больше из соседних кочевьев, жители которых недавно покинули крепость, чем текинцы остались недовольны. Пока шли переговоры, народа на стене все прибывало, да прибывало. В высоких бараньих шапках, в разноцветных халатах текинцы смотрелись богатырями. Почти у каждого в руках тяжелая кривая шашка с роговой рукояткой, ножны деревянные. Ружья у текинцев старинные, больше кремневые, при стрельбе кладут их на подставку. Между толпами текинцев расхаживал в красном халате, с копьем в руках, Мурад-хан. Он громко покрикивал: «Не сметь стрелять по русским! Кто выстрелит – тому смертная казнь!». И с нашей стороны толпы любопытных покрыли все ближние насыпи. Первый раз после трех недель осады враги смотрели друг на друга добродушно. Послышались шутки, веселые разговоры, зазывание в гости. Текинцы в ответ улыбались, звали шапками к себе в крепость.

– Вы бы лучше бросили воевать, – говорили наши, знавшие по-татарски. – Белый царь силен! Вам нельзя с ним бороться! Лучше сдавайтесь! Генерал помилует».

Текинцы ничего не отвечали. В это время Скобелев прошел траншеями к передовым позициям, откуда внимательно осмотрел крепостную стену. С нашей вышки успели зачертить план крепости, и когда сделали примерный расчет сколько она может вместить кибиток, вышло, что их должно быть 15 тысяч. По окончании уборки текинцы сказали Юмудскому: «Ну, теперь ступай, да хранит тебя Аллах! Стрелять будем!». Как только халаты текинцев скрылись за стеной, было сделано по 3 выстрела в воздух, потом пошла обычная пальба. После узнали, что во время уборки тел в кибитке Махмут-Кули-хана собрался масла-хат. Многие были не прочь покориться, но Тыкма-сардар сказал: «Теперь уже поздно об этом говорить!». Возле кибитки скопилась толпа молодежи. Заслышав, что речь идет о покорности, она ворвалась с обнаженными шашками в кибитку и застращала старейших: «Не допустим! Не хотим мириться! – кричали молодые текинцы, – смерть гяурам!». Тогда совет разошелся, давши знать на вал, что текинский народ не желает вести переговоры о мире.

И текинцы ждали штурма, как освобождения от томительной изводящей их осады, как равно и русские ждали штурма, чтобы разом покончить с текинцами. Они были утомлены осадными работами, тяжелой службой, озлоблены гибелью товарищей, поруганием их трупов. Предвестниками близости конца было заложение брешь-батареи и устройство подкопа. Брешь-батарея должна была сбить часть крепостной стены настолько, чтобы могла подняться штурмовая колонна; при помощи подкопа рассчитывали взорвать часть стены. Прежде, чем приступить к этой работе, надо было сделать точный промер рва. На такое смелое дело вызвался сотник Кулаковский. Под огнем с вала он вышел из Ширванского редута, спустился в ров и вымерял его – сначала на глаз, потом тесьмой. Оказалось, что глубина его в 2 аршина, а ширина 7 аршин. До рва оставалось пройти сапой только 29 саженей. Куропаткин с отборной командой зорко следил, пока отважный сотник не вернулся в редут. Из ближайшей траншеи саперы сделали спуск в сажень ширины, такой же глубины, и работа закипела. У самого входа была поставлена машина, которая при помощи длинного кожаного рукава вгоняла в галерею чистый воздух. Особые рабочие безостановочно вертели рукоятку.

Машина гудит, колеса визжат под сильными руками солдат. А в галерее темно и тесно, как в могиле, можно двигаться только на четвереньках; в конце галереи светится огонек; там работают заступы, лопаты, стучат кирки. Вдоль всей галереи сидят солдаты и передают друг другу мешки с землей. Последний, который сидит у входа, выкидывает мешок наверх, а там уже другие его подхватывают и высыпают. Духота страшная, все обливаются потом, свечи оплывают. Когда сделали отдушину, стало легче. Галерею вели с таким расчетом, чтобы ее конец пришелся под неприятельской стеной на две сажени ниже. На третий день после Крещения загрохотала и брешь-батарея, расположенная в конце 2-й параллели. 13 орудий били в крепостную стену и целили так, чтобы подсечь ее примерно наполовину высоты. Стена, как уже сказано, оказалась довольно толстой; однако, через 2 часа меткой пальбы глина стала обваливаться, засыпая крепостной ров и скоро брешь обозначилась довольно широким обвалом. Несмотря на жесткий огонь, текинцы исправляли стену на наших глазах. Вслед за гранатой то мелькнет лопата, то опустится корзинка с землей. Многие из них поплатились тогда за свою отвагу. Но Скобелев больше всего рассчитывал на действие мины. Он посулил минерам, если они окончат к 10 числу, 3 тысячи рублей и 4 креста на 30 человек. Те выбивались из сил, чтобы заслужить щедрую награду. Главная галерея оканчивалась под стеной особой камерой, т. е. помещением для закладки пороха. Теперь рабочие, сидя в галерее, передавали, как прежде землю, мешки с порохом. Когда втиснули 72 пуда пороха, в один из мешков всунули горючий запал, от которого проложили вдоль галереи две