Было ясно, что протестантские диссиденты готовы отказаться от всех возражений против присяги и причастия и что таким образом закон лишит католиков всякого участия в управлении. Клиффорд тотчас предложил сопротивление; Бекингем имел смелость высказаться за движение армии на Лондон. Но субсидия все еще не была разрешена, и Арлингтон, видя, что исчезла всякая надежда на выполнение «великого плана», посоветовал Карлу II уступить. У короля оставалось одно средство — распустить парламент, но при таком настроении народа новый парламент мог оказаться еще более непримиримым, чем настоящий, и потому король неохотно уступил. Редкая мера вызывала когда-либо более поразительные последствия. Герцог Йоркский признал себя католиком и отказался от должности генерал-адмирала. Масса возбужденного народа собралась вокруг дома лорд-казначея, услышав, что и Клиффорд объявил себя католиком и оставил должность. За их отставкой последовали отставки сотен других офицеров и чиновников короны. Это произвело на общественное мнение удивительное действие. «Я не решаюсь сообщать все странные толки, ходящие в городе», — говорил Эвелин. Отставки считались доказательством существования тех опасностей, против которых был направлен «Акт об испытании». С этого момента исчезло всякое доверие к Карлу II. «Если бы король, — сказал с горечью Шефтсбери, — имел счастье родиться честным человеком, он, наверное, считался бы человеком с хорошими способностями, отлично воспитанным и добродушным; но как государь он поставил себя теперь в такое положение, что никто на свете, — ни мужчина, ни женщина, — не решается положиться на него или довериться его словам и дружбе».

Глава IV

ДЭНБИ (1673–1678 гг.)

Вероломство короля больше всего потрясло в Англии канцлера, лорда Шефтсбери. Эшли Купер гордился своей проницательностью, с которой распознавал характеры людей, и политическим чутьем предстоявших перемен. Он отличался удивительной самоуверенностью. Еще в детстве он спас свое состояние от жадности опекунов смелым обращением к Ною, бывшему тогда генерал-прокурором. Еще будучи студентом, он организовал в Оксфорде восстание новичков против стеснительных обычаев, навязываемых им старшими членами колледжа, и добился их отмены. В 18 лет он был членом Короткого парламента. В начале междоусобной войны он принял сторону короля, «но среди успехов монарха предусмотрел гибель его дела, перешел на сторону парламента, связал свою участь с судьбой О. Кромвеля и стал членом Государственного совета. Но Эшли был строгим сторонником парламента, и установление деспотического правления отдалило его от О. Кромвеля, а временная опала в последние годы протектората только усилила его оппозицию, содействовавшую падению республики. Его жестокие нападки на умершего протектора, интриги с Монком и ревностное содействие в качестве члена Государственного совета после возвращения короля были награждены при Реставрации пэрством и назначением на одно из самых главных мест в Королевском совете. Эшли было тогда лет сорок. По пренебрежительному замечанию Драйдена, с точки зрения тори, он был при республике «громчайшей волынкой в фальшивящей толпе»; но едва он стал министром Карла II, как бросился в придворное беспутство с таким пылом, который удивлял даже его государя. «Вы — худший пес в Англии», — заметил Карл II, услышав непристойную шутку своего советника. «Из подданных, государь, я согласен», — был бесцеремонный ответ.

Но распутство Эшли было просто маской. На деле от природы и по привычке он отличался умеренностью, а его плохое здоровье делало большие излишества невозможными. Люди скоро заметили, что царедворец, болтавшийся в будуаре леди Кастлмейн или пивший и шутивший с Седли и Бекингемом, — трудолюбивый и способный делец. Через три года после Реставрации смущенный Пепис говорил о нем: «Это очень деловой человек, но в то же время преданный удовольствиям и развлечениям». Соперники одинаково завидовали как его ловкости и мастерству в разрешении финансовых вопросов, так и бойкому остроумию, располагавшему к нему короля. Даже в более поздние годы его деятельность поневоле вызывала у противников одобрение. Драйден признавал, что как канцлер он был «скор в решениях и легкодоступен», и удивлялся его неутомимой деятельности, «отказывавшей его старости в необходимых часах отдыха». Его деятельность представлялась тем более удивительной, что он был очень слаб здоровьем.

В молодости с ним произошел случай, вызвавший эту постоянную слабость; признаками ее служили морщины, бороздившие его бледное продолговатое лицо, хрупкость и нервная дрожь, потрясавшая его щуплую фигуру. «Крошечное тело доводилось до истощения обитавшей в нем пылкой душой». Но слабость и страдания не сопровождались у него мрачным настроением. Эшли подвергался более бессовестным нападкам, чем любой политический деятель, кроме Уолполя; но его недруг Бернет признавал, что в отзывах канцлера о противниках никогда не было ни горечи, ни злобы. Даже сокрушительное для них его остроумие обычно отличалось добродушием. «Когда вы перестанете проповедовать?» — ворчливо пробормотал один епископ во время речи лорда Шефтсбери в Палате пэров. «Когда стану епископом, сударь мой», — ответил тот насмешливо.

Как политический деятель Эшли сильно отличался от современников не только своими удивительными ловкостью и энергией, но и пренебрежением к личной выгоде. Его бескорыстие отмечал даже Драйден, старательно выискивавший в его характере слабости. Положение Эшли как политического вождя, на теперешний взгляд, было довольно неустойчивым. В деле веры он, в лучшем случае, был деистом, несколько странным образом думавшим, «что после смерти наши души живут в звездах». Но, несмотря на свой деизм, он оставался в Королевском совете представителем партии пресвитериан и диссентеров. Он постоянно и усердно защищал терпимость, но эта защита основывалась на чисто политических мотивах. Он видел, что диссентеров не удалось вернуть в церковь преследованием и что оно только внесло в страну раздор, позволявший короне ограничивать свободу народа и лишавший Англию всякого влияния на Европу. Примирить англиканцев и диссентеров можно было единственно при помощи терпимости, но при настроении, господствовавшем в Англии после Реставрации, добиться терпимости можно было только от короля. Поэтому, чтобы приобрести влияние на Карла II и обеспечить себе его содействие в борьбе против нетерпимости Кларендона, Эшли пользовался всевозможными средствами: остроумием, беспутством, быстротой в решении дел. Карл II, как известно, вел свою личную игру и имел свои основания поддерживать Эшли в его упорной, но бесплодной борьбе против актов об испытании и корпорациях, против «Закона о единообразии» и преследования диссентеров.

Наконец, фортуна наградила его за изворотливость, с которой он втянул Кларендона в тяжелую войну с Голландией и воспользовался неудовольствием парламента, чтобы добиться его отставки. При помощи еще более бессовестной сделки, ценой согласия на вторую войну с Голландией, Эшли рассчитывал добиться отмены «Декларации о терпимости», освобождения заключенных диссентеров, свободы богослужения для всех диссидентов. Многие считали его виновным во всем, и даже в том, в чем он