— Ах ты…

— Стойте, Василий Тимофеевич! Дайте я с ним ещё поговорю, всё же любопытный тип. А то вы говорите, мол, зона всех ломает, а тут вон какой экземпляр… Хотя он и не так давно у нас, но вижу: характер присутствует. Похвально… Только похвально это при других обстоятельствах, а у меня все по струнке ходят. И ты будешь ходить! — перешёл на «ты» Мороз, добавив в голос металла. — Решил, значит, воров на место поставить? Не мне заявить, узнав о смерти какого-то там попа, а устроить, как говорят в Италии, вендетту, самосуд? Если каждый так начнёт поступать, то что же, вскоре у меня тут барак на барак пойдёт? А работать кто будет?

Мороз прошёлся по кабинету, заложив руки за спину, что-то обдумывая. Мы все смотрели на его перемещения, гадая, чем закончится дело.

— Надеюсь, эта история за пределы лагеря не уйдёт, хотя всё равно какая-нибудь сволочь проболтается. Так, Лагин, слушай сюда… Всех зэков строго предупредить под страхом смерти, рядовому и командному составу дать подписки о неразглашении.

— Понял, Яков Моисеевич.

Мороз вновь обратил на меня внимание, встав напротив и глядя снизу вверх.

— Скольких ты убил в этой драке?

Я равнодушно пожал плечами:

— Может, кого и покалечил, в горячке не упомнишь.

— Может, и покалечил? То есть в несознанку идём? В общем, Симонов, в карцер его, в холодный, не топить, пусть посидит и подумает. Завтра уже скрестись начнёт, молить, чтобы бушлатик кинули. А тем временем разберёмся, сколько на его счету сегодня трупов, и от этого будет зависеть, насколько увеличится срок. Если, конечно, тебя, Кузнецов, не поставят к стенке, чему я даже буду весьма рад. А уж коли накинут срок и останешься у меня в лагере, будешь работать на промыслах. Найду тебе самый дальний, в болотах, чтобы вся дурь из головы вышла. Там и сдохнешь у меня. Уводи его, Симонов.

Я бросил прощальный взгляд на бюст вождя народов. Ладно, живите пока, черти.

Глава 13

В карцер? Ебёна уксус, как говаривал мой армейский прапорщик, а оно мне надо?! Ребята, да ну вас в одно место! И так ни за что ни про что страдаю, а они ещё и в холодную меня, чтобы я там заработал какое-нибудь воспаление лёгких или почки к чертям отморозил. Не на того напали!

Эти мысли пронеслись в моей голове, когда после толчка прикладом в спину я оказался на улице.

— Прямо! — прозвучал сзади голос конвоира.

Где находится барак-карцер, я примерно представлял. Это самый дальний закуток лагеря, рядом с мертвецкой, где я последний раз видел заледеневшее тело отца Иллариона. Не исключено, что такое соседство выбрано не случайно. В карцере легко откинуть коньки, а чтобы не напрягаться с транспортировкой покойника, вот он, морг, — в двух шагах.

Навстречу из темноты выскочил запыхавшийся вертухай с винтовкой наперевес.

— Лёха, чё случилось? — выдохнул он.

— О, Серёга, проснулся! — хмыкнул мой конвоир. — Ты где был-то? Тут уголовники с политическими бучу устроили.

— Ни хрена себе! А я у Надюхи ночевал, слышу — сирена. Ну, думаю, что-то нешуточное, а тут вона чего!.. А ты куда его ведёшь?

— Серьёзная персона, — важно кивнул в мою сторону Симонов. — Тот самый, который блатарей с одиннадцатого отряда в больничку отправил. Тоже в драке не последний был, надо думать. Теперь в карцере посидит.

— А-а, ясно… Ну ладно, пойду начальству доложусь, надеюсь, не очень влетит.

Мы двинули дальше. Всё это время я лихорадочно соображал, что предпринять, чтобы избежать карцера, а лучше вообще слинять на хрен из этого вертепа. Завладеть оружием конвоира, найти одежонку поприличнее, какую-никакую еду раздобыть в столовой… Как-то видел того же Лагина верхом, может, здесь и конюшня есть. На лошади было бы сподручнее хотя бы часть пути преодолеть, нежели на своих двоих. Эх, размечтался, Ефимка! Тем более ещё самому непонятно, куда валить, но главное, чтобы, как говорил незабвенный Михаил Сергеевич, процесс пошёл.

Та-ак, до карцера-то всего ничего, вон за тем бараком он и будет, родненький. А там своя охрана, и что-то сделать окажется на порядок сложнее. Поэтому нужно решаться. Сейчас или никогда.

Я внезапно остановился, со стоном схватился за грудь и согнулся пополам.

— Эй, ты чего?

Конвоир тоже остановился позади, не зная, что предпринять. Я же, продолжая хрипеть, бухнулся уже на колени, всем видом демонстрируя, как мне хреново, мол, того и гляди окочурюсь. И в то же время краем глаза следил за Симоновым. Если вплотную не приблизится, будет так же держать меня на мушке на расстоянии пары метров — мой замысел накроется медным тазом.

Но, видно, Бог всё же глянул в мою сторону. Конвойный подошёл на метр и ткнул в меня стволом трёхлинейки:

— Слышь, мужик, ты чего? Тебе плохо, что ли?

— Хана мне, братишка, — выдавил я из себя между стонами. — Похоже, что-то отбили, да ещё ваш Лагин, сука, добавил. Помираю я.

— Э-э, какой помираю, мне тебя велено в карцер живым доставить, там и помирай сколько влезет. Вставай, осталось немного.

Ещё один тычок стволом, но на этот раз я обхватил ледяную металлическую трубку и резко дёрнул на себя. Не ожидавший такой подлянки Симонов качнулся вперёд, выпуская винтовку из рук, а в следующее мгновение получил прикладом точно промеж глаз, под нижний край шапки-ушанки. Смешно икнув, вертухай осел на снег и затих. Кожа на лбу лопнула, но вроде живой, пульс прощупывается. Побудет какое-то время в отключке. И мне этого времени должно хватить, чтобы конфисковать у конвоира одежонку. Так, длиннополый овчинный тулуп. Размерчик, правда, поменьше моего, всё внатяг, особенно в плечах, хоть я и похудел за последние месяцы в неволе. Как же хорошо в тёплом! И валенки подошли, на обмотанных портянками ногах сидели как влитые. Шапку с красной металлической звездой на голову, теперь перепоясаться ремнём с притороченным к нему патронташем. И последний штрих — рукавицы со специально выделенным указательным пальцем, чтобы можно было давить на спусковой крючок. Не прошло и пары минут, а я уже выгляжу как боец НКВД.

Так, а с этим что делать? Бедняга либо сейчас очнётся, либо окочурится тут в одном исподнем. Не добивать же парня, в самом деле, совсем пацан ещё, и нагрешить, скорее всего, не успел. Ладно, свои ботинки я ему на ноги натяну, но это и всё, чем я мог ему помочь.