Шрифт:
Закладка:
В общем, пробираться на юг — дело гиблое. Там будут искать в первую очередь. А вот если я рвану в сторону Архангельска или вообще Мурманска — это вариант. Там вряд ли меня станут поджидать, хотя ориентировки, понятное дело, разошлют везде. Карта, правда, заканчивалась как раз Архангельском с Онежской и Двинской губой, но где там севернее Кольский полуостров и Мурманск, я знал и представлял путь к ним.
Ну, доберусь, если повезёт, а дальше что? Вспомнился мой первоначальный план побега из СССР, когда как раз в Архангельске я собирался проникнуть на зарубежное судно. Может, такой вариант и прокатит. Еды, правда, не так много, даже в случае максимальной экономии хватит максимум на неделю, да и зверья зимой в лесу не ахти, кроме вечно голодных волков, много не поохотишься. Ну так можно какие-нибудь коренья из-под снега выкопать. В скаутском движении я был не замечен, но навыки выживания имелись, в спецназе этому тоже обучают.
Так, за думами я мчался по бескрайней снежной равнине, которая всё-таки оказалась не такой уж и бескрайней. Впереди замаячили вставшие плотной стеной деревья, причём они опоясывали свободное пространство, я оказался в самом настоящем тупике. Поворачивать назад? А смысл? Где-то там волчья стая, там и погоня наверняка, да и топлива, судя по показаниям стрелки на циферблате, хватит от силы ещё на десяток-другой километров. Так что путь оставался только один — вперёд. Сверившись с картой и компасом, я, сбросив до минимума скорость — как говорится, тише едешь — дальше будешь, — отважно въехал в лес. В этот момент луна спряталась за облаками и стёкла очков покрылись снежинками. Начинался снегопад…
Бензин закончился примерно через час. Из-за отсутствия часов время приходилось определять навскидку. В этом плане у меня был своего рода особый дар, мог полдня на часы не глядеть, а потом угадать время с разницей плюс-минус в пару минут. Сейчас, по моим прикидкам, было около трёх часов утра.
Я один посреди тайги, единственный ориентир — карта с компасом. А тут ещё вьюга разошлась не на шутку. В такую погоду ломиться сквозь лес — чистой воды самоубийство. Так что пришлось решать дилемму: либо пережидаю пургу в кабине, пусть и неотапливаемой, но всё же закрытой от ветров, либо двигаю по карте на север, в направлении Архангельска.
Забрался в холодную, но хотя бы не продуваемую ветрами кабину, подсветил спичкой карту. Ого, до Архангельска почти тысяча километров. Ну а что я хотел, это вам не какая-нибудь Бельгия размером с Пензенскую область.[31] Представил, что мне предстоит преодолевать это расстояние на своих двоих, проваливаясь по пояс в сугробах, и стало слегка тоскливо. Не было никакого желания и сил вставать и немедля двигаться вперёд. А вздремну-ка я пару часиков, за это время погоня меня точно не настигнет, да и снежок, может, поуляжется. Тем более не спал, считай, сутки, к тому же организм порядком истощён. Желудок настоятельно требовал что-нибудь в него закинуть, но подкрепиться я решил утром. Свернувшись на сиденье калачиком, я закрыл глаза и тут же провалился в тревожный сон.
* * *
— Как сбежал? Вы здесь что, совсем охренели?! — Народный комиссар внутренних дел СССР Николай Иванович Ежов был вне себя от ярости.
Он лично в сопровождении трёх лучших своих сотрудников прилетел в это забытое богом место в устье реки Чибью, чтобы взять неуловимого путешественника во времени, чтобы лично убедиться, как тот будет расстрелян, и со спокойной душой вернуться в Москву. Но и тут он его провёл! И где его искать, в какой стороне — оставалось только гадать.
Из Одессы, задержавшись там на несколько дней, Ежов вернулся в Москву. Можно было не торопиться к чёрту на кулички, никуда, как думал нарком, подопечный из лагеря не денется. А если сдохнет за это время, туда ему и дорога.
По возвращении в столицу Николай Иванович приступил к решению более неотложных дел. Что не понравилось — Сталин отказал в личном приёме, причём без объяснения причин. Встретился с Власиком, передал кое-какие документы для Кобы, да и тот общался с ним прохладно. На сердце у Ежова стало неспокойно, и, чтобы закрыть вопрос с этим Сорокиным раз и навсегда, он решил под видом проверки дел в Ухтпечлаге наконец-то слетать в Коми.
* * *
Летели через Сыктывкар. Там их дозаправили, а к колёсам шасси прикрепили лыжи. Как выяснилось, в конечной точке маршрута нормального аэродрома с бетонной полосой не имелось, самолёты садились на расчищенное заснеженное поле в полукилометре от лагеря. Что ж, не привыкать. Перед вылетом из Сыктывкара майор Тощев предложил позвонить Морозу, предупредить о прилёте наркома, но Ежов решил, что пусть их появление станет сюрпризом. Иногда полезно посмотреть, чем живут администрация и заключённые, когда не успевают подготовиться к приёму важных гостей. Да и слух о появлении наркома в затерянном в тайге лагере может дойти до Сорокина, а тот возьмёт и учудит что-нибудь… нехорошее.
Долетели, сели. Казалось, всё уже, они у цели, осталось взять голубчика и нафаршировать свинцом, похоронив вместе с его тайной, о которой, хочется верить, он не проболтался. Да и если бы проболтался — кто ему поверил бы? Ежов и сам не поверил бы, не имей в руках вещественных доказательств. Такие предметы и из такого материала, по заключениям специалистов, явно не могли быть изготовлены в наше время. Да и очень уж складно рассказывал этот хронопутешественник. Хотя умалишённые нередко такое рассказывают — заслушаешься! Он сам был этому свидетелем.
Но этот Сорокин не был похож на психа. А значит, были основания ему верить, невзирая на уверения учёных, что перемещения во времени возможны лишь в теории, но никак не на практике. Ежов лично пообщался с Капицей, который ещё несколько лет назад по указанию Сталина был насильно оставлен в СССР после нескольких лет работы в Англии. Конечно, разговор шёл лишь о том, возможны ли путешествия во времени, о Сорокине Николай Иванович благоразумно умолчал, иначе и его могли бы принять за больного на голову. И саму тему беседы пришлось замаскировать, пригласив Петра Леонидовича как бы для разговора по душам, мол, всё ли вас устраивает,
