дней никому не показываться на глаза. Майор Чернозипунников, отощавший на сыроежках, стал ходить в столовую и таскать мне оттуда котелки с едой. Полковник Сваричевский пошел к начальнику штаба вымаливать мне прощение. Генерал Шарапов сказал: «Будто я не знаю, что Кац у вас прячется; черт с ним. Пусть работает, не на курорте же он!» Так я снова обрел свободу. Пошел к коменданту за своим пистолетом. Здесь вообще надо мной надругались: вместо моего отличного парабеллума, попытались вернуть какую-то рухлядь. Я обозлился и заявил: «Сдавая оружие, я надеялся, что имею дело с офицером, а не с жуликом. Иду жаловаться к командарму…» Комендант не захотел подниматься на такой уровень. Мне вернули парабеллум в новенькой кобуре.

Лето 1944 года ознаменовалось нашими крупнейшими победами. Немцев громили в Белоруссии, Первый Украинский фронт вступил в Польшу, по московским улицам прогнали десятки тысяч немецких пленных. Важные события намечались и на нашем участке. Штаб 40 Армии переместился в местечко Вледени. 20 августа наши соседи слева перешли в наступление с рубежа Яссы – Кишинев, прорвали румынскую оборону и стали быстро продвигаться вперед. Мы с нетерпением следили за ходом событий, но то, что произошло, превзошло наши ожидания. Я еще раз повторяю, что не пишу историю, а рассказываю только пережитое.

Наступила теплая в тех местах августовская ночь, когда я, кончив дела, пришел к Жене. Она жила одна, в просторной пустой хате. Все равно здесь было уютно и мы сибаритствовали. Под утро в окошко постучал переводчик разведгруппы и сказал: «Только что поймали речь румынского короля Михая. Он отдал приказ своим войскам прекратить сопротивление. Арестован Антонеску». Женя побежала к аппарату, я кинулся в отдел. Там застал подполковника Гребенюка и сообщил ему эту потрясающую новость. Подполковник с невозмутимым спокойствием призвал меня к воздержанию от распространения провокационных слухов. Высокий интеллектуальный уровень замполита был мне знаком. Поэтому, откозыряв, я отправился будить полковника Сваричевского. Разумеется, он понял все и сразу, и тут же доложил начальнику штаба и командарму. Из группы радиоразведки сообщили, что они снова и снова слышат выступление румынского короля. Короче говоря, мы были первыми! Мы были подготовлены и к соответствующему сообщению из штаба фронта и к известиям из войск о выходе с румынской стороны парламентеров. К середине дня на командный пункт Армии прибыли румынские офицеры с картами минных полей и другими нужными сведениями. Была создана группа офицеров, направлявшаяся к румынам. Я в нее просился, мне ответили: «Чином не вышел». Что поделать? Не вышел. Из Отдела в группу не взяли никого. Направили контрразведчиков.

Наша армия стала продвигаться вперед и штаб переместился в зеленый городок Тыргу-Нямц. Он находился непосредственно за линией дотов, и мы посмотрели оставленные румынами укрепления. Они выглядели внушительно. Мощные огневые точки мрачно смотрели бойницами. Хорошо, что не пришлось прогрызать эту оборону. Тыргу-Нямц не слишком пострадал от артиллерии и авиации. Но в прифронтовом городе жителей не было. Пустые особняки, как и в Ботошанах, тонули в зелени за чугунными оградами. Ветки яблонь, слив, груш гнулись под тяжестью плодов. Их не успели собрать. Разумеется, мы их сняли.

Капитан Даниленко находился в каком-то отъезде. Я исполнял обязанности начальника следственной части. Надвигалась большая работа. 40 Армия встретила мощное сопротивление в Восточных Карпатах от немецких и венгерских войск, сумевших восстановить сплошной фронт. Шли кровопролитнейшие бои в горах. Между тем румыны сложили оружие. Из корпуса сообщили, что у них находится бригадный генерал Теодореску – командир одной из дивизий. Спросили, что с ним делать. Я передал приказ Сваричевского доставить генерала самолетом в штаб Армии. Мне задали глупейший вопрос, связать генерала или нет. Я опять-таки, со слов полковника, не менее глупо ответил: «Связать!» Самолет вылетел, а «фюрер», Женя и я поехали на посадочную площадку. Стоял хороший солнечный день. Мы приехали на зеленое поле и стали ждать. Скоро приземлился наш У-2 и из него вышел пожилой мужчина без мундира, со связанными впереди руками. Я и Женя двинулись ему навстречу. Полковник Сваричевский остался у «виллиса». Лицо пленного генерала показалось добрым. Я через Женю представился ему и попросил извинить за то, что его связали. Нам казалось, что так удобнее для полета в самолете. Генерал добродушно улыбнулся и сказал: «Конечно, конечно. Я понял, что вы обеспокоены моей безопасностью». Мы подошли к «виллису». Женя представила генералу полковника Сваричевского. В Тыргу-Нямц генерал Теодореску был приведен к командующему. Я присутствовал при их беседе, стоя в стороне. Переводила Женя. Командарм задал румыну несколько вопросов, касающихся обстановки, а потом заговорили неофициально. Выяснилось, что генералы одного возраста, а в Первую мировую войну воевали где-то по соседству. Командарм приказал, чтобы румынскому генералу сшили китель. Его мундир где-то затерялся при разных транспортировках. Нашим солдатикам было наплевать на генеральский чин. Сняли с генерала ладный мундир и пустили в тыл в нижней рубахе. Генерала поручили моим заботам, он говорил по-немецки и проникся ко мне отцовскими чувствами. Я отвел его в предназначенный для этой цели особняк с садом. У дверей, на всякий случай, встал часовой.

Хлопотливым оказался и вечер этого дня. В Тыргу-Нямц привезли целую группу (человек пятнадцать) румынских офицеров от полковника до капитана. В полутемной комендатуре они отдали оружие. Я препроводил их в особняк к Теодореску. С ними я проработал несколько дней. Переводила Женя. Со многими я говорил сам по-немецки. Ничего особенно интересного они не сообщили. Я уже испытывал некоторое разочарование. Вдруг ко мне подошел невысокий незаметный румын в солдатском мундире и прошептал на немецком языке: «Я подполковник Данчилло Константин – офицер связи в немецком армейском корпусе (не помню номера корпуса. – А. К.). Хотел бы с вами поговорить без свидетелей». Я доложил об этом полковнику Сваричевскому, получил санкцию на беседу и большую отдельную комнату, куда и уединился с румынским офицером. Разговор шел на немецком языке и продолжался двое суток с небольшими перерывами на еду и сон. Еду приносили нам из офицерской столовой. Подполковник Дончилло изъявил желание побриться. Явилась парикмахерша и потрудилась на славу. Подполковник дал ей серебряную монету: на память. Временами заходил «фюрер», знакомился с ходом беседы, потирал руки.

Подполковник Данчилло Константин заявил, что он кадровый разведчик. Многие годы он «интересовался» вооруженными силами Венгрии. В последние месяцы он пристроился в штабе немецкого армейского корпуса, получая от своих агентов нужные сведения о венграх, не подвергаясь при этом опасности попасть в лапы венгерской контрразведки. Подполковник рассказал о венгерских войсках, действующих на фронте, о резервах, вооружении, моральном состоянии на фронте и