никогда не стал бы упрекать меня за успех в делах любви, это считалось делом обычным. Но семейные взаимоотношения не поощрялись. Поэтому Даниленко встречал нарекания за Лизу. Но Даниленко было за 30, да и чин он имел капитанский. Со мной было проще: «фюрер» спрашивал меня: «На кой черт тебе старуха?» Подполковник Браверман: «Она красивая, хорошая, добрая. Но ты-то что, куда ты лезешь?» В разведотделе появился новый замполит подполковник Гребенюк. Умного Груздева на этой должности не утвердили, потому что он в начале войны попадал в окружение. Дурак Гребенюк в окружении не был и его утвердили. Когда вышла книга И. В. Сталина «О Великой Отечественной войне Советского Союза», Гребенюк стал ее с нами изучать. Речь свою он начал так: «Эту маленькую книжечку люди изучали века и будут изучать века». Разумеется, его нельзя осуждать за не состоявшееся пророчество, но тот факт, что перед нами не трактат Аристотеля, Гребенюк мог бы учесть. Вот каким идиотом был новый замполит. Именно он, в борьбе за мою нравственность, заявил, что, по имеющимся у него данным, Женя была связана с румынской разведкой. Я ответил, что это еще потребует доказательств, но то, что подполковник Гребенюк не имел и не имеет отношения к разведке вообще, это бесспорно. Подполковник обозлился, пожаловался «фюреру», мне пришлось приносить извинения. Я мучился. Хотел поговорить с Женей и рассказать ей о борьбе вокруг наших чудесных отношений. Но не говорил, боялся испугать ее или обидеть. В горькой тоске написал 24 апреля 1944 г.:

Избиты тропки жизни кочевой,

И юность вдаль куда-то улетела.

В степях днестровских найденная мной,

Моя ты, и кому какое дело?

Я тоже где-то юность расплевал.

От Дона до Днестра дорог так много-много,

Я жизнь взял и много ей отдал…

Куда, не знаю, вьется путь-дорога.

Пусть судит тот, кто не поймет душой,

Что я нашел, и что со мной нашла ты.

Я только это сделал хорошо

На всем пути бездомного солдата…

А Жени не было. Я писал ей по-немецки записки на ВПУ. Ждал ее возвращения. Работал. Румыны воевать не хотели. Многие из тех, чьи семьи оказались на занятой нами территории, сдавались в плен. Рассказывали, что офицеры гонят солдат в бой палками. Тем не менее, наше продвижение прекратилось: мы уперлись в доты. Жизнь в обороне скучная. Развлекались, как могли. Однажды позвал меня к себе Сваричевский и показал живого павлина. Откуда он взялся здесь, никто не знал. Ездовой Бурылев поймал его на улице. Выяснилось, что павлин принадлежит члену Военного Совета генералу Кулику. Об этом сказал начальник штаба генерал Шарапов, которого Сваричевский тоже пригласил полюбоваться на диковинную птицу. Генерал Шарапов не без ехидства предположил, что павлин ушел от члена Военного Совета, потому что не хочет иметь с ним ничего общего. Я искренне и громко рассмеялся. Шарапов строго на меня взглянул, но ничего не сказал: он понял, что я оценил шутку, он знал, что я не болтлив.

Как-то мне зачем-то понадобилось к полковнику. Я подошел к его дому, миновал открытую дверь и готов был уже рявкнуть: «Разрешите!!». Сваричевский приложил палец к губам, требуя от меня тишины, и пальцем же поманил зайти. У закрытой занавесом кровати стоял он и генерал Шарапов. Оба облизывались. Я приблизился на цыпочках, и «фюрер» осторожно отодвинул полог. На постели лежала обнаженная Аня в позе Данаи Тициана, только с закрытыми глазами. Она мирно спала после дежурства. Полковник и генерал с восторгом созерцали ее лучезарный сон, хотя она была всего-навсего ефрейтором.

В Корни к подполковнику Гребенюку приехала супруга Мария Степановна. Из тыла приехала. Почему-то разрешили. В этот знаменательный день Гребенюк отсутствовал: находился в войсках. Мы устроили банкет в честь подполковницы. Когда банкет уже стал сказываться на расположении нашего духа, мы взялись за самодеятельность. Мария Степановна исполнила с большим чувством романс, который до нее пела Ляля Черная «Расскажи, расскажи, бродяга…», с оригинальным припевом на цыганском языке – «Роммен Ролланнн!!!» Потом пели хором. В конце я выступил с популярной песенкой о турке, уехавшем в командировку. Призывно звучал припев: «Разрешите, мадам, заменить мужа вам, если муж ваш уехал по делам». Потом все разошлись. Однако оказалось, что майор Чернышенко продолжал самодеятельность и после того, как занавес упал. Он исполнил то, о чем я только пел. Так вот и жили. Ничего не попишешь, оборона и уровень – штаб Армии. Летом 1944 снаряды сюда не залетали.

Женя вернулась с ВПУ. Она рассказала, что было страшно: их бомбили и обстреливали, а Даниленко философствовал по поводу голубого неба. Кругом бушевала война, а в садах пышно цвели яблони. Большеглазая золотоволосая Женя сидела на траве в заброшенном саду. Я лежал, положив голову ей на колени. Я рассказывал о себе, о братьях, матери, о моем несчастном отце. Я говорил половину по-русски, половину по-немецки. Она гладила мне волосы и все понимала. А потом я пошел дежурить, и ночь не казалась мне такой темной, а работа утомительной.

Лиза и Женя жили вместе в отдельной хате. Даниленко и я приходили туда, когда были свободны. Мы жили в достатке. В офицерский дополнительный паек входили хорошие продукты, неплохо кормили в столовой. Но хотелось домашнего: Женя хорошо готовила. И вот я, в сопровождении ездового Бурылева, отправился по окрестным деревням за продуктами. Рубль шел за 100 румынских лей, я был богат и весел. Поездив, мы достали несколько кур и барашка. Часть «добычи» отдали «фюреру». И вдруг подполковник Гребенюк потребовал барашка. Я возмутился и барашка не отдал. Снабжение замполита не входило в мои обязанности. Обошлось. Женя и Лиза приготовили обед, мы пообедали по-домашнему. А дни бежали, мы занимались обычными делами и все свободное время тренировались на манеже под руководством «фюрера».

Армия готовилась к наступлению. Конечно, мы не знали, когда и где оно начнется… Получили приказ – сформировать группу радиоразведки, работавшую на нас и числящуюся при полку связи. Нужны были переводчики. Капитан Мельничук откомандировался в Черновицы за благонадежными евреями. Он съездил и привез толпу горластых мальчишек, среди которых наиболее предприимчивым оказался Рабинович. В эту группу перевели и Женю. Группа работала круглые сутки. Радисты настраивались на немецкие и румынские радиостанции, ловили передачи. Это была кропотливая ответственная работа. Женя переехала в расположение группы. Видеться с нею стало труднее, но для меня не существовало преград.

Требовалось