class="p1">– О, я сам половину русский, просто жил долго Италии, – смутился Данте. – Бабушка во время войны попал в Сорренто. Ее угнали фашисты. И позже, уже после война, вышла замуж за своего… Ммм, как это… Хозяина. Мое второе имя – Александр – дала мне мама. Она тоже из России. Псков. Отец познакомился с ней в Англии в колледж… В колледже, – старательно повторил он и обаятельно улыбнулся. – Пройдемте в студию. Там удобнее говорить.

Распрощавшись с секретарем, у которой на лице была написана досада, что она так и не узнает, о чем будет вестись разговор, Гуров отправился с Ди Маджио в его студию.

– Понимаете, какое дело, – Лев Иванович сел на предложенный ему стул и достал из кармана записную книжку, – случилось так, что дело об убийстве Татьяны Вершининой вернули на доследование. Суд считает, что оснований для задержания ее мужа и предъявления ему обвинений очень мало. Поэтому я и мои коллеги сейчас занимаемся тем, что заново опрашиваем всех свидетелей по делу об убийстве девушки.

– Да, но я не свидетель, – возразил Ди Маджио. Он сидел напротив Гурова на точно таком же офисном стуле, заложив ногу на ногу.

– Может быть, – неопределенно выразился Гуров, нарочно давая понять фотографу, что у него есть сведения, которые утверждают обратное. – Но разные слухи… Понимаете, мы их должны проверить.

– Да, конечно, я понимаю, – согласился фотограф и нервно потер вспотевшие в прохладной комнате пальцы, что не ускользнуло от внимания Гурова. – Но я уже говорил, что у меня есть алиби. Я был с женщиной.

– Да, я помню, что написано в протоколе, – ответил Лев Иванович. – Я хотел бы задать вам несколько вопросов по другому поводу. По поводу ваших отношений с Татьяной Вершининой.

– Ах, вы об этих слухах! Отчего-то все вокруг думали, что мы любовники. Но уверяю вас, это не так! – Ди Маджио отвел глаза в сторону и потер подбородок. – Мы были просто друзья.

– А как же объяснить тот факт, что вас однажды застали при весьма пикантных обстоятельствах в одной из гардеробных агентства, если я не ошибаюсь?

– Ах да… – Фотограф поморщился, словно ему неприятно было вспоминать свои донжуанские похождения. – Да, я признаюсь, что одно время я потерял из-за Татьяны голова. Но она не хотела отношений. Я… мне жаль, но пришлось смиряться.

– Скажите, вы когда-нибудь ссорились с Татьяной? – Гуров сделал вид, что задал совершенно рутинный и обязательный в таких случаях вопрос, но сам внимательно следил за реакцией итальянца.

Тот немного напрягся, но, быстро придя в себя, ответил:

– Нет, никогда. У нас были хороший отношения.

– Хорошо. Но вот свидетельница Ирина Петрова, которая работает в агентстве моделью, утверждает, что она однажды видела, как вы ссорились с Татьяной, и Вершинина даже расцарапала вам щеку ногтями. Неужели свидетельница выдумывает?

Ди Маджио закусил нижнюю губу, по всей видимости, что-то обдумывая, а потом, после недолгого молчания, ответил:

– Нет, не выдумывает. Просто я никак не мог вспомнить, когда эта ссора была. Теперь вспомнил. Я уже говорил, что одно время терял голова от Тани. Потом я извинялся.

– Ну да, в гардеробной, – пробормотал Гуров, наклонив голову к записной книжке и пряча усмешку.

Он сделал это намеренно, чтобы дать понять, что связал эти два эпизода, которые произошли в один и тот же день. Итальянец вспыхнул, но промолчал.

– Что ж. – Гуров сделал вид, что хочет встать, наклонился и краем глаза заметил, что фотограф расслабился, думая, что разговор окончен. Тогда Лев Иванович снова сел и спросил, глядя в глаза Ди Маджио: – А теперь я бы хотел все-таки услышать от вас, Данте, всю правду о том, что же вы все-таки делали в то время, когда было совершено убийство, возле дома Вершининых?

Карие глаза итальянца вспыхнули, и в них проскользнула тень страха, что не укрылось от цепкого взгляда полковника. Ладони у фотографа вспотели еще больше, и он, достав платок из кармана блейзера, вытер им руки. К удивлению сыщика, собеседник не стал возмущаться неправдоподобностью выданного Гуровым факта, а только тихо спросил:

– Вы выдвигаете мне обвинений? Я должен вызвать адвоката.

– Нет, ну что вы! – всплеснул руками Гуров. – Как вы могли подумать! Если бы я вас в чем-то обвинял, мы бы сейчас говорили не в вашей студии, – он обвел помещение рукой, – а совсем в другом месте. Мы просто беседуем. Пока. Но если вам есть что скрывать от следствия, то, может быть, тогда вы и правы – стоит вызвать вашего адвоката и продолжить разговор у нас в кабинете.

– Почему вы решили, что я там был? – Итальянец исподлобья посмотрел на Льва Ивановича. – Есть какие-то доказательства?

– Камера видеонаблюдения, установленная у магазина, который находится напротив дома, где жила покойная Вершинина, зафиксировала вашу машину и вас, выходящим из нее, причем как раз в тот период времени, когда было совершено убийство.

Итальянец побледнел, и Гурову на мгновение показалось, что он сейчас потеряет сознание. Но Ди Маджио глубоко втянул в себя воздух, закрыл глаза и, посидев так с полминуты, кивнул.

– Хорошо, – в волнении произнес он и, открыв глаза, посмотрел на Гурова уже более спокойным и решительным взглядом. – Наверное, мне нужно было сразу все рассказать еще первый раз, но… Я был тогда взволнован гибель Тани. Я испугался, что когда узнают правду, то меня заподозрят. Но я не убивал. Да, я там был. Она мне звонила. Мне нужно было говорить с ней.

– Данте, вы не волнуйтесь. Мы ведь просто беседуем. – Гуров пытался успокоить Ди Маджио.

– Да, я расскажу. Теперь уже все равно. Понимаете, она, Таня… Она меня шантажировать. Шантажировала, – поправился он, старательно выговаривая длинное слово. – Когда она пришла к нам в «Белиссимо», я очень ею увлекся. Меня поразила ее красота. Да и не только красота. Она не похожа была ни на одну девушку, которые я знал. Она… я не знаю, как это назвать. Сияла внутри. Да, так. Но она не обращала внимания на мой взгляд на нее. Она вообще словно отсутствовала. Как это сказать… Она была рядом, но одновременно ее не было.

– У нас говорят, что она была отстраненной.

– Да, наверное… Я думал, что она любит свой муж. – От волнения неправильная речь итальянца стала проявляться сильнее. – Но потом, не помню кто, сказал, что она принимать наркотики. Я не верил. Думал, специально говорят, от зависть. У нас с Таня сложились хорошие отношения. Рабочие. Но через месяц она сама подошла ко мне во время сессии и сама… Стала соблазнять. Я очень обрадовался и опять терял голова. Таня предложила ехать ко мне домой. Я был просто… Я сразу согласился. Я мужчина… итальянец и не мог отказать женщине. Мы уехали на моей машине. В квартире она сказала, что ее заводит секс с элементами насилия. Предложила игру. Она – жертва… В общем… Я вышел налить ей вина, а потом, когда мы выпили, то…

– Она записала весь ваш спектакль на телефон? – догадался Гуров, и Ди Маджио кивнул.

– Но я не знал это! Потом, когда все закончилось, она просила меня отвезти ее обратно в «Белиссимо». Там была ее машина. На парковка. – Фотограф снова заволновался и стал вытирать платком руки и вспотевший лоб. – Когда мы подъехали, Таня просила не выходить из машины и включила мне прослушать запись. Я был потрясен. А Татьяна смеялась и сказала, что если я не буду давать ей денег на наркотик, то она отнесет запись полиция. Я пытался забрать у нее телефон, чтобы удалить запись, просил ее не делать это. Но она засмеялась мне лицо и вдруг сама расстегнула блузку, растрепала волосы себе и выскочила на улицу, оттолкнув меня. Я выбежал за ней. Я не смотрел по сторона. Не знал, что нас видят.

– Зато Татьяна, по всей видимости, знала, – покивал Гуров. – И устроила весь спектакль с расстегнутой блузкой и расцарапыванием щеки для одного зрителя – для Ирины, которая как раз вышла покурить на углу парковки.

– Да, она артистка была хорошая, – согласился Ди Маджио.

– Так что там было дальше?

– На следующий день она подошла ко мне