– Потому что если бы ты выстрелил, это означало бы, что я неправ. Что все, что я делал, было зря. Что я, как сказала моя мать, уничтожаю все, к чему прикасаюсь. Что я рожден для того, чтобы губить людей. Знаешь… Я устал от этого. Если бы ты выстрелил, я был бы тебе благодарен.

Вернер помолчал. Несколько раз быстро затянулся, докуривая сигарету. Затушил окурок о дорожку, бросил его в стоящий у сарайчика мусорный контейнер. И крепко, увесисто влепил Тимофею оплеуху.

Со злостью проговорил:

– Знаешь, мальчик, сколько раз я это слышал? «Рожден для того, чтобы губить людей», – передразнил он. – Всякая шваль изъясняется не так красиво. Но сути это не меняет. Ты знаешь, какие проклятья летят в нас во время задержаний? А знаешь, сколько всего я выслушал от Урсулы – перед тем, как она забрала детей и ушла? «Тебе плевать на все, кроме твоей долбаной работы!» – это было самое мягкое, поверь. Сколько тебе, двадцать семь?.. А мне – за сорок. И знал бы ты, какого только дерьма не довелось хлебнуть… Не смей сдаваться, слышишь? – Вернер ухватил Тимофея за воротник. – Никогда не смей сдаваться! Я не хочу прочитать в интернете, что ты погиб – потому что, как тупой баран, подставился под пулю тупого барана! Да, мне жаль Габриэлу. И маму. И еще больше жаль Брю. Я понимаю, что, если бы не ты, Брю вышла бы из этой каши невинной овечкой. Но знаешь что?.. Пусть уж лучше так – чем, не подозревая ни о чем, обнимать сестру, которая убила другую мою сестру. Убила – просто потому что та, другая, была успешней. Не хочу. Пусть лучше так.

Вернер хрипло вдохнул и оперся о стену сарая ладонью.

Тимофей подкатил к сараю Вероникин чемодан, приставил вплотную к стене.

– Садись. Тебе тяжело стоять.

– Мне жить тяжело, мальчик, – усмехнулся Вернер. – Вот ты говоришь – устал… А представляешь, как устал я?

Он опустился на чемодан. Тот всхлипнул, но выдержал. Вернер перенес вес на трость, оперся о нее обеими руками. И повторил:

– Не смей сдаваться! Сейчас, подожди. Я немного передохну и встану. А ты пойдешь к своей девчонке. – Вернер кивнул в сторону такси, где сидела, дожидаясь Тимофея, Вероника.

– Вероника – не моя девушка.

– Это ты так думаешь. Ничего, когда-нибудь поймешь… Ты пойдешь к ней и сядешь рядом. А потом увезешь ее куда-нибудь подальше отсюда. Куда-нибудь, где вы будете только вдвоем. Где ты выкинешь из головы всю ту дрянь, что в ней сейчас крутится. И меня – тоже. Понял?

– Нет.

– Что непонятно? – Вернер нахмурился, повысил голос.

– Тебя я никогда не выкину. Ты – тот, кто показал мне, в чем мое предназначение. Один из немногих людей, чье мнение для меня что-то значит.

Вернер покачал головой.

– Эк загнул-то… Ладно, топай уже. – Он, навалившись на трость, поднялся. Хлопнул Тимофея по плечу. – Топай к девчонке, заждалась поди. Пусть хоть кто-то здесь будет счастлив. Возвращайся домой – и работай дальше. Работай так, как умеешь только ты. Делай то, чего не сумеет сделать ни один сраный коп во всем этом сраном мире.

89

Вероника была благодарна Тимофею за то, что он не потащил ее в дом своей матери. Она сидела на заднем сиденье такси, слушала, как водитель болтает по телефону на каком-то совершенно невообразимом языке, и просто наслаждалась цивилизацией.

Казалось, что антарктический кошмар остался в прошлом, как только шельфовые ледники исчезли за бортом. Конечно, мертвые не воскресли и не отправились смывать грим, но все равно душа словно расправила крылья.

Тяжелые мысли уходили, уступая место светлым. То и дело вспоминалось, как Тимофей попросил ее переночевать в своей комнате. Как устроил этот причудливый «романтический» ужин посреди ночи…

Как пил вино, не в силах справиться со стрессом. Как очень сильно походил при этом на обычного человека…

Так сильно, как будто изо всех сил старался им казаться.

Вероника, сидевшая прислонившись макушкой к боковому стеклу, прикусила нижнюю губу. Мысль, которая раньше варилась где-то в подсознании, выползла наружу.

Странное поведение Тимофея. Странный ужин. Странная потребность выпить бокал вина. И Вероника поверила, что ему нужна ее помощь.

А что, если он этого и добивался? Хладнокровно и расчетливо, пусть не слишком умело, сыграл свою роль? Он уже тогда подозревал, что убийца – Брю. И просто не позволил Веронике остаться с нею в комнате один на один.

Что ж, да – он позаботился о ней, и это приятно. Но почему же вдруг так хочется заплакать от бессилия?..

Стук в окно заставил Веронику дернуться. Она повернула голову и увидела лицо матери Тимофея. Та стояла наклонившись, в каком-то замызганном халате, совершенно не похожая на царицу, которую оставили здесь чуть больше недели назад.

Вероника опустила стекло.

– Здравствуйте, Елена…

– Он в грош тебя не ставит, – объявила женщина, обдав Веронику винными парами.

– Ч-что? – переспросила Вероника.

– Ты думаешь, он будет тебя любить? Сделает тебя счастливой? Выброси эту дурь из головы, пока не поздно, и беги! Беги прочь от него! Он высосет твою душу и ничего не оставит взамен! – Покрасневшие глаза Елены Сергеевны горели огнем безумия. – Потому что у этого монстра ничего нет внутри. Это – пустота, притворяющаяся человеком. И эта пустота засасывает все. Когда в тебе ничего не останется – он просто вышвырнет тебя на обочину и найдет следующую, такую же…

Машина качнулась, послышался хлопок багажника. Вероника повернула голову и через заднее стекло увидела Тимофея. Он обошел машину и приоткрыл левую дверь. Холодно проговорил:

– Не буду врать, что был рад тебя видеть, мама. До свидания. И подумай о том, что я тебе сказал.

Тимофей сел рядом с Вероникой и захлопнул дверь. Мать не обратила на него внимания. Она продолжала смотреть на Веронику. Прошептала:

– Запомни мои слова. Пока не поздно – беги от него. Беги не оглядываясь! И молись, чтобы он тебя больше не нашел.

Тимофей что-то резко сказал водителю. Тот запустил двигатель и поднял заднее стекло. Елена Сергеевна отшатнулась, и такси поехало по дороге.

По левой стороне Вероника увидела дом, в котором жила Брю, увидела даже окно ее комнаты. Черный фургон стоял у входа, из дверей вышли одетые в черное люди. На такси никто не обратил внимания.

Внутри сделалось холодно. Так холодно, как никогда не было. Даже в проклятой Антарктиде, когда она двигалась от жилого блока к гаражу, держась за веревку, чтобы не сгинуть в метели – которая