Шрифт:
Закладка:
– Все – в арабском квартале? – Следователь просматривал лист.
– Да. Там живет отец. Я пытался поговорить с ним, но он не захотел.
Эту версию Тимофей придумал заранее. Такую, чтобы не пришлось называть имена Габриэлы и Вернера. У него было время подумать – он не спал всю ночь. Бродил по комнате до утра, в половине шестого принял решение. Положил в прозрачный файлик письмо и распечатку.
– В кармане куртки моего отца я нашел этот конверт.
– И ты думаешь… – Следователь смотрел на Тимофея с непонятным выражением.
– Вообще-то, думать – ваша профессиональная обязанность, – напомнил Тимофей. – А я всего лишь узнал о некоторых фактах и решил сообщить их вам.
– После того, что ты сообщил, нам придется объявить твоего отца в розыск. Шантаж – серьезное обвинение.
Следователь замолчал, глядя на Тимофея. Тот встретил этот взгляд так же молча.
– Ты не понял? – уточнил следователь. – Мы объявим твоего отца в розыск.
– Да, вы это уже сказали. Я понял с первого раза.
– И… Тебе что – все равно?
Опять это «тебе все равно»!
Сколько можно? И почему люди так обожают этот вопрос – ответ на который очевиден?..
– Если бы мне было все равно, меня бы здесь не было. Я хочу узнать, что произошло со Штефаном. Мой отец может пролить на это свет, но самостоятельно я его не найду. Потому и пришел к вам.
– Ты сказал, что это – распечатка с карты твоей мамы. – Следователь провел ладонью по листу. – То есть твоя мама регулярно бывала в том районе, где живет твой отец – с которым она официально разведена и контактов не поддерживает. Ты понимаешь, что это значит?
– Понимаю. Они общались.
– И не просто общались! Откуда еще твой отец мог узнать, что господин Майер обкрадывает компанию, в которой работает, если не от твоей мамы? Она ведь работала в той же компании, верно?
– Не совсем там. В другом отделении.
– Неважно! Суть та, что без подсказки твоей матери отец никогда бы не узнал о хищениях господина Майера. А это, в свою очередь, означает, что твоя мать также имела отношение к шантажу. Насколько близкое – мы узнаем после того, как допросим ее и отца. После того, как проведем очные ставки.
Тимофей молчал.
Следователь выждал – наверное, у полицейских существовал какой-то регламентированный срок, в течение которого полагалось выжидать. Когда срок вышел, спросил:
– Ты ничего на это не скажешь?
– Вы не задавали мне вопросов. Если вас интересует моя оценка ваших действий, то, на мой взгляд, они выглядят логичными.
– «Логичными», – задумчиво повторил следователь. Постучал пальцами по столу. С непонятной надеждой предположил: – Возможно, ты просто не понимаешь, чем это обернется для тебя самого? Ты – несовершеннолетний. Твой отчим мертв. Отцу и матери будут предъявлены обвинения в шантаже. Других родственников в нашей стране у тебя, насколько понимаю, нет?
– Нет.
– В таком случае тебя передадут органам опеки. И с родными ты не увидишься как минимум до конца следствия. По самым оптимистичным прогнозам – увидишь их через месяц, а скорее всего, гораздо позже.
Тимофей молчал.
– Да живой ты или нет?! – не сдержался следователь. Хлопнул ладонью по столу. – Ты понимаешь, что тебе предстоит?
– Живой. Понимаю.
– Уф-ф. – Следователь тяжело оперся на локти. Пробормотал: – Сколько лет на этой работе; думал, меня уже ничем не удивить… – Заглянул Тимофею в глаза. – Ты ведь умный парень. Ты и без моих объяснений понимал, чем все это может обернуться для тебя. Верно?
– Верно.
– Но тем не менее пришел сюда…
– Послушайте. Чего вы от меня хотите? – не сдержался Тимофей.
Знакомое чувство подступающего припадка окутало его еще вчера, в ресторане. В момент, когда Беренс подтвердил догадку: Штефана шантажировал отец.
С тех пор прошло уже много часов. И для того, чтобы не сорваться в пропасть, такую близкую и манящую, требовалось невероятное усилие воли.
«Я докопаюсь до правды. Узнаю, что произошло» – только за это он и мог сейчас ухватиться. Только эти мысли, будто спасательный круг, держали на поверхности. Не позволяли погрузиться в безумие – которое, благодаря участливым вопросам следователя, подступало все ближе.
Зачем, для чего? Почему следователь – человек, который считает его убийцей! – задает эти вопросы? Как будто ждет, что Тимофей, проникшись ими, вскочит со стула, заберет доказательства, которые принес, – и убежит?
Как же ему не хватает Вероники. Она понимала людей.
Габриэла их тоже понимает, но – не так. Вероника стремилась сделать людей понятными ему. Габриэла – служит переводчиком, не более. Все, что ее по-настоящему интересует в жизни, – она сама.
Ей нравится бросать вызов учителям и одноклассникам, общаясь с мальчишкой, с которым никто другой не хочет общаться. А уж теперь, когда его считают замешанным в убийстве, – он не просто тот, с кем не хотят общаться. Он – настоящий изгой, сидящий под домашним арестом. А тут еще и расследование! Спасти Тимофея от ужасной участи может только помощь ее брата… Как-то так, видимо, рассуждает Габриэла. Но – лучше уж она, чем никто.
Сейчас присутствие Габриэлы могло бы ему помочь. При ней, возможно, следователь не стал бы задавать эти дурацкие участливые вопросы. Не стал бы ждать от него реакции – неизвестно какой. И брови этого немолодого дядьки не ползли бы все выше оттого, что реакции он либо не получает вовсе, либо получает – но совершенно не ту, которую ожидал.
Это Тимофей знает о черной пропасти безумия. Следователь о ней не знает. Как не знает ничего о самом Тимофее. Не знает, что ему, в общем-то, все равно, где находиться – под одной крышей с мамой или под надзором органов опеки.
Все, что для него имеет значение, – истина. Все, к чему он стремится, – узнать правду. И это единственное, что удерживает его от падения в пропасть. От припадка. Пока еще – удерживает…
– Чего вы от меня хотите? Я предоставил вам новые материалы для ведения следствия. Если я правильно понимаю схему, по которой действует полиция, вы обязаны отработать эти материалы.
– Что ж. Обязаны – отработаем. – Участливость из взгляда следователя пропала. – Выйди и подожди меня в коридоре… – Он поднял трубку стационарного телефона. – Дежурный! – В кабинет заглянул парень, чем-то напомнивший Вернера. – Присмотри за мальчишкой.
Тимофей вышел в коридор, уселся в кресло. Взглянул на часы, висящие на стене. Без десяти восемь.
Через десять минут у мамы сработает будильник. Еще через тридцать минут она заглянет к нему в комнату сообщить, что пора вставать. После этого добавит, что
