Остап с опаской посмотрел на штабс-капитана, вздохнул и отправился в каюту заполнять громадные въездные анкеты, выданные ему на корабле. Среди наиболее выдающихся перлов американской бюрократии можно было прочесть:

"Покрыты ли вы струпьями?", "Идиот ли вы?", "Дефективны ли вы?", "Анархист ли вы?"…

Вскоре началась мелкобуржуазная самодеятельность. Пассажиры собрались в салоне. Потушили свет и навели прожектор на маленькую эстраду, куда, дрожа всем телом, вышла изможденная девица в серебряном платье. Оркестр, составленный из профессионалов, смотрел на нее с жалостью. Публика поощрительно зааплодировала. Девица конвульсивно открыла рот и сразу же его закрыла. Оркестр терпеливо повторил интродукцию. В предчувствии чего-то ужасного, зрители старались не смотреть друг на друга. Вдруг девушка вздрогнула и запела. Она пела известную песенку "Говори мне о любви", но так тихо и плохо, что нежный призыв никем не был услышан. В середине песни девица неожиданно убежала с эстрады, закрыв лицо руками. На эстраде появилась другая певица, еще более изможденная. Она была в глухом черном платье, но босая. На лице ее был написан ужас. Это была босоножка-любительница. Зрители начали воровато выбираться из зала.

Распорядитель поспешил объявить, что этот номер последний и вслед за ним начнутся танцы, но Остап уже был на палубе и жадно вдыхал свежий соленый воздух. Шторм усиливался. Маленький грузовой пароход с трудом пробирался к американскому берегу. Иногда он исчезал за волной, и были видны только кончики его мачт. Иногда его подбрасывало выше "Нормандии". Один раз Остап чуть было не прочитал его название, но успел разобрать только две первые буквы: "St…". Бендеру всегда казалось, что океанская дорога между Старым и Новым светом очень оживлена, что то и дело навстречу попадаются веселые пароходы, с музыкой и флагами. Оказалось же, что океан — штука величественная и пустынная, и пароходик, который штормовал в сотнях миль от ближайшего берега, был единственным кораблем, который он увидел за пять дней пути.

"Нормандия" раскачивалась медленно и важно. Она шла, почти не уменьшив хода, уверенно расшвыривая высокие волны, которые лезли на нее со всех сторон, и только иногда отвешивала океану равномерные поклоны. Это не было борьбой мизерного создания человеческих рук с разбушевавшейся стихией. Это была схватка равного с равным.

Остап поискал глазами пароходик. Тот безнадежно отстал. И тут Бендер вспомнил что-то очень далекое. Настолько далекое, что в обычных условиях человек удивляется тому, что смог такое вспомнить. Впрочем, в обычных условиях такое и не вспоминается.

…Он бежал вдоль канавы за своим корабликом. Он в первый раз сам сложил его из листка бумаги. Кораблик получился неуклюжим, сильно намок и потому все время цеплялся за травинки, кружил в водоворотах. Товарищи убежали далеко вперед. Их корабли были большими, красивыми, а один — даже настоящим, из дерева и с парусами. Было так интересно смотреть, как он разрезал воду, как бегали по палубе два муравья — капитан и матрос. Он начал злиться на свой кораблик, беспомощно тыкавшийся то вправо, то влево (и даже назад), на своего капитана, трусливо забравшегося на бумажную мачту. Ему очень хотелось быть там, рядом с настоящим кораблем, в тот момент, когда его поднимут из воды и покажут девочкам. И он оказался там. Он даже один раз дотронулся до него. Потом он долго, до самой ночи искал свой кораблик. Искал ниже и даже выше по течению, но не нашел…

Остап бросился на корму. Он беспричинно, по-детски испугался за этот грузовой пароходик. Он перепрыгивал через ящики, в три прыжка поднимался и спускался по лестницам. Если бы он мог оказаться сейчас на этом пароходике! Бороться за него. Командовать своими матросами. Или бросать уголь в топку. Или даже готовить обед для уставших товарищей.

И страшно беспокоило то, что он не разглядел названия: "St…"

Впереди была решетка. И тут на мгновение Остап увидел его. Пароходик мирно пыхтел в четверти мили за кормой "Нормандии".

Бендер вцепился в прутья. И почувствовал чьи-то тонкие холодные пальцы. За решеткой стояла девушка. Она не пыталась освободить руку и спокойно, чуть насмешливо смотрела на Остапа. Командор опешил:

— Что вы здесь делаете? — спросил он по-русски.

— Танго, — девушка показала в сторону салона.

— Вы — русская?!

— Полька, — улыбнулась девушка. — Поляки тоже любят танго.

— Я не это…

— Еще поляки любят шутить, — перебила девушка. — Тихо!.. Красиво, правда? Когда танцуешь это танго, плечи надо держать вот так…

Она была чертовски красива.

— В чем же дело? Разрешите вас пригласить… — Остап огляделся.

— Здесь нет входа, — девушка, полузакрыв глаза, следила за мелодией. Не наслаждалась, как это делают, сидя в кресле, а именно следила, слыша, скорее, не звучавшую еще, а уже следующую фразу. — Я — третий класс, — продолжала она спокойно, — и не должна стоять даже здесь.

Остап отпустил руку девушки и поправил галстук:

— Остап Бендер… граф Средиземский, — он откашлялся, — журналист. Еду в Америку за дядиным наследством. Разрешите повторить свое приглашение?

Девушка сделала изящный книксен:

— Тереза Жулавска, это мое единственное имя. Королева танго Белостокского воеводства. Еду покорять Америку. Я принимаю ваше приглашение. — Она повернулась вполоборота и подала правую руку.

Командор деланно удивился:

— Поляки танцуют танго под руку? — Он шагнул вплотную к решетке, приложив к ней щеку и обе ладони: левую вытянул вперед, а правую поставил у бедра. Тереза поняла и сделала то же. Бендер повел партнершу и каждый раз, когда на долю секунды их пальцы расставались, чтобы тут же безошибочно встретиться вновь за прутом решетки, ему казалось, что руки Терезы становятся теплее. Решетки больше не существовало. Она прижималась спиной к его груди, падала на его руку, он сжимал ее талию, поддерживал ее спину…

Из-за спины Терезы, послышался резкий, неприятный голос:

— What's the matter?! You've been warned, ma'am! I won't have it! You'll be sorry!

Остап попытался удержать руку девушки.

— Не кипятись, папаша! Тебе только в советской гостинице служить. Ну, что поделаешь, иди сюда. Долларз, франкс энд но проблем, о'кей?.. Тереза, не исчезайте! Я найду вас в порту!

Утром палубы покрылись чемоданами и сундуками, выгруженными из кают. Пассажиры перешли на правый борт и, придерживая руками шляпы, жадно всматривались в горизонт. Берега еще не было видно, а нью-йоркские небоскребы уже поднимались прямо из воды, как спокойные столбы дыма.

— Пожалуй, Нью-Йорк действительно город контрастов, — сказал Гадинг, прогуливаясь рядом с Бендером, — и самый поразительный контраст — после пустоты океана