вечер в местности, называемой Бродвей. Большое число туземцев собирается в большой хижине, называемой бурлеск. Несколько туземок по очереди подымаются на возвышение и под варварский грохот тамтамов и саксофонов постепенно снимают с себя одежды. Присутствующие бьют в ладоши, как дети. Когда женщина уже почти голая, а туземцы в зале накалены до последней степени, происходит самое непонятное в этом удивительном обряде: занавес почему-то опускается, и все расходятся по своим хижинам.

Я надеюсь продолжить исследование этой замечательной страны и двинуться в глубь материка. Моя жизнь находится вне опасности. Туземцы очень добры, приветливы и хорошо относятся к чужестранцам".

Глава 31.

Немецкое угощение

"Замечательная вещь — смеситель", — думал Остап, постепенно убавляя горячую воду. Вода медленно превращалась в ледяную. Стало легче. Потом совсем хорошо. Пять дней на пароходе и первые три дня в Нью-Йорке он пользовался краном по-спартански, то есть попросту не замечая краников с ледяной и горячей водой, но после вчерашней бурной встречи восторженных соотечественников без ледяной было просто не обойтись. Там, вчера, было все, кроме разве что русской тройки: нафталиновые полковники, казачьи атаманы, кавказские князья, тамбовские купцы 1-й гильдии, ныне — содержатели тараканьих бегов, развеселые барышни…

Дверь с треском открылась. Бендер к этому привык и поэтому не обратил внимания. И только когда Гадинг уже стоял позади великого комбинатора, тот раздраженно сказал:

— Послушайте, штабс-капитан, война вот уже пятнадцать лет как закончилась, когда же вы научитесь стучать в дверь?

— Пардон, — бесцеремонно прервал Гадинг, — есть замечательная возможность.

— Нет, — запротестовал Остап. — Пить больше не буду. Не могу.

Штабс-капитан даже удивился.

— Нет-нет, клуб "Немецкое угощение"…

— Увольте. Шнапс мне не понравился, а баварским пивом я сыт по горло.

— Послушайте, — нетерпеливо перебил Гадинг. — Это обычный ланч с кофе и бутербродами каждый вторник в белом зале "Амбассадора".

Остап поморщился. Гадинг быстро растолковал, что само название клуба дает точное представление о правах и обязанностях его членов. Каждый платит за себя. На этой мощной экономической базе объединилось довольно много журналистов и писателей. Но есть исключение. Почетные гости не платят. Зато они обязаны произнести какую-нибудь смешную речь. Все равно о чем, лишь бы речь была смешная и короткая. Если никак не выйдет смешная, то короткой она должна быть в любом случае, потому что собрания происходят во время завтрака и все торжество продолжается только один час.

В награду за речь гость получает легкий завтрак и большую гипсовую медаль клуба, на которой изображен гуляка в продавленном цилиндре, дрыхнущий под сенью клубных инициалов.

При общих рукоплесканиях медали навешиваются гостям на шею, и все быстро расходятся. Вторник — деловой день, а все члены "Немецкого угощения" — деловые люди. В начале второго все они уже сидят в своих офисах и делают бизнес. Двигают культуру или просто зарабатывают деньги.

— Я все устроил, — сказал штабс-капитан в заключение. У нас целых три часа. Сейчас мы готовим речь и весь Нью-Йорк узнает вас из вечерних газет. Я вам помогу.

— Ну уж нет, — ответил Бендер твердо. — Я еще там решил, что все свои речи здесь я буду писать сам.

Два часа он сочинял речь, упирая главным образом не на юмор, а на лаконичность, и последней достиг вполне.

Еще через час он поднимался на трибуну белого зала.

— Мистер председатель и джентльмены! — начал он. — Когда я ехал в Америку, я не учел одной вещи — "госпиталити", американского гостеприимства. Оно беспредельно и далеко оставляет позади все возможное в этом роде, включая гостеприимство русское, сибирское или грузинское. Первый же знакомый американец обязательно пригласит вас к себе домой (или в ресторан) распить с ним коктейль. На коктейле будет десять друзей вашего нового знакомого. Каждый из них непременно потащит вас к себе на коктейль. И у каждого из них будет по десять или пятнадцать приятелей. В два дня у вас появляется сто новых знакомых, в неделю — несколько тысяч. Пробыть в Америке год — просто опасно, можно спиться, стать бродягой и однажды проснуться где-нибудь на Аляске.

Одним словом, эти четыре дня я занимался преимущественно тем, что пил. Пил я много и должен сказать, мне это нравилось. А вот что касается еды, то ваши кафетерии и автоматы заставляют задуматься. Да, процесс проталкивания пищи в американские желудки доведен до виртуозности. Но, посудите сами, несмотря на сверкание стекла и металла, всех этих ящичков с щелями для опускания монет, лишенные свободы сосиски и котлеты производят какое-то жалкое впечатление. Их ведь жалко, как кошек на выставке. И, пардон, мне неприятно брать зубочистку в кассе. В этом есть что-то унизительное. Мой вам совет — не отнимайте у человека маленького удовольствия посмотреть меню, сказать "гм-м…", спросить у официанта, хороша ли телятина, и получить в ответ "Иэс, сэр".

Господа, ведь, в сущности, неважно, мраморные в ресторане колонны или их нет вообще. Ресторан — это символ свободного, процветающего общества. Раскрою секрет — в своей командировке я хотел бы провести всестороннее исследование, чтобы обосновать свою теорию зависимости свободы и процветания страны от количества ресторанов на душу населения.

Речь имела потрясающий успех. Члены клуба "Немецкое угощение" аплодировали ей очень долго. Вскоре, правда выяснилось, что большинство членов клуба не разобрало в ней ни слова, ибо жесточайший русский акцент оратора совершенно заглушил таившиеся в ней глубокие мысли.

Мистер председатель постучал молоточком, прекратив таким образом бурю аплодисментов, обратил к Остапу худое и умное лицо и сказал в наступившей тишине:

— Третьего ноября пройдут президентские выборы, и американцы считают, что только тогда определится путь, по которому пойдет Америка. Тем не менее, большинство присутствующих согласно с оратором в том, что Аляска должна стать сорок девятым штатом.

Остап остолбенел.

— Это дело надо спрыснуть, — зашептал Гадинг. — Русский ресторан. Сто грамм с соленым огурчиком.

Великий комбинатор не сопротивлялся.

Столик в ресторане был уже накрыт и за ним сидели двое в штатском, могучего телосложения. Один из них бросился разливать водку, но Гадинг остановил его:

— Сначала дело, — сказал он, обращаясь, скорее, к Остапу. — Неважные новости, господин Шпора-Кнутовищев. У нас есть надежные связи в ведущих американских газетах. Мы получили материалы, касающиеся вас, которые они собираются опубликовать. Не изволите ли ознакомиться?

Он положил на стол синюю папку с тесемками. Руки не слушали Остапа.

— Дело Александра Корейко? — спросил он насмешливо.

— Что? — не понял Гадинг.

Бендер вытряхнул содержимое папки перед собой. На дюжине фотографий и машинописных листках была запечатлена история его жизни за последние несколько дней: танцы с голыми девицами,