опрокинутый стол, официант с подбитым глазом, требующий десятитысячной компенсации, богатырский сон среди батареи бутылок и самый свежий материал: "В сегодняшней речи в клубе "Немецкое угощение" небезызвестный господин Шпора-Кнутовищев зачитывал речь большевистского министра Микояна о том, что еда в социалистической стране должна быть вкусной, что она должна доставлять людям радость".

— Мы, конечно, можем дать делу задний ход, — продолжал штабс-капитан, — но это потребует немало денег. Я полагаю, денег у вас сейчас нет, но скоро будут. Не так ли, ваше сиятельство?

Остап молча смотрел ему в глаза. Гадинг засуетился.

— Вот, не желаете ли покончить с формальностями? — сказал он, указывая на листок, сплошь исписанный словами вроде "обязуется" и "надлежит".

Остап пододвинул себе эту бумажку и, не читая, размашисто написал наискось: "Nakosja Vykusi!"

— Приколите это в вашем ватерклозете, — бросил он. — Поможет от запоров.

Гадинг вскочил. Лицо его побагровело. Его суровые спутники изо всех сил делали вид, что пытаются спасти своего босса от электрического стула.

— Спустите пары, штабс-капитан, — продолжал Бендер, не меняя тона, — не устраивайте пошлых сцен. Ничего вы мне, милостивый государь, не сделаете. Вы ведь сами знаете это. Я вот сейчас вам в морду дам, а вы утретесь.

И Остап дал ему в морду.

Гадинг покачнулся. Вытер платочком кровь. Это был уже совсем другой человек. Очень спокойно он сказал:

— Что ж, мы действительно ничего вам не сделаем. Идите. Но мы найдем к вам ключик.

Остап налил водки себе и Гадингу.

— Ваше здоровье, штабс-капитан.

Гадинг молча опрокинул стопку.

Остап выбрался на улицу и остановил первый подвернувшийся кэб. Он назвал таксисту адрес Арчибальда Спивака. Через полтора часа они сидели в маленьком кафе. Спивак, совсем как год назад в Киеве, размазывал по щекам слезы.

— Я так рад, ваше сиятельство. Я ведь еще там, в киевском ресторане понял, что это вы… Но они меня запугали. В тот же день, когда я получил вашу телеграмму, ко мне пришли двое и сказали, чтобы я носа не показывал в порту. Скажите, это ВЧК?

— Скорее БЧК. Белогвардейская ЧК. Помогите мне добраться до дяди. Ни самолетом, ни поездом я выехать не могу.

— Что вы?! Это невозможно! Я читаю лекции, я активист таундсендовского комитета. Вскоре решится вопрос о проведении эксперимента. Правда, за мой счет…

— Стоп! — прервал Остап. — Вы что, будете проводить свой эксперимент в Нью-Йорке?

— Ну что вы! Какой-нибудь маленький городок, довольно изолированный, не более 200 человек. Да и средств, извините…

— Деньги при вас? — снова перебил Остап.

— В банке, совсем рядом.

— Итак, — подытожил командор. — Что мы имеем? У вас есть деньги, автомобиль, несколько тысяч подходящих городков от Нью-Йорка до Лос-Анджелоса и, что немаловажно, — Остап похлопал себя по лбу, — все лавры публисити, с последующим просперити ваши. Кроме того, представьте как дядя оценит ваше усердие. А что мы имеем с другой стороны? Через час-полтора люди Гадинга придут к вам. Даже если они и выпустят вас на заседания вашего клуба, то в очень малоприятном окружении. Впрочем, если вы хотите терпеть этих хамов и погромщиков у себя дома в засаде целый месяц… А если я сгину на дороге, они просидят у вас и год.

— Боже мой, зачем вы втравили меня в эту неприятную историю. За что?..

Вскоре два джентльмена остановились в третьеразрядной гостинице. Спать не хотелось. Остап подумал, что за прошедшие дни он так и не увидел этого города.

Забрав на всякий случай ключи от машины Спивака, он сказал, уходя:

— Уснуть я все равно не смогу. Пройдусь по улицам.

Глава 32.

Ресторан "Пока-Пока"

Остап думал, что будет медленно прогуливаться, внимательно глядя по сторонам, — так сказать, изучая, наблюдая и впитывая. Но Нью-Йорк не из тех городов, где люди движутся медленно. Мимо него люди не шли, а бежали. И Остап тоже побежал, но, видимо, неумело, так как тут же споткнулся о стопку газет. Продавец куда-то ушел. Газеты были прижаты к земле обломком кирпича, совсем так, как это делают московские старухи-газетчицы, сидя в своих фанерных киосках. Прохожие нагибались, брали "Нью-Йорк Таймс" или "Геральд Трибюн", и клали два цента на землю рядом с газетами.

Воспользовавшись отсутствием продавца, Остап внимательно просмотрел ту и другую и в разделе светской хроники обнаружил примерно одинаковые сообщения о том, что приехавший из Парижа корреспондент русской газеты господин Шпора-Кнутовищев выступил перед нью-йоркской пишущей элитой с остроумной речью. По версии "Нью-Йорк таймс", она касались железнодорожного сообщения, "Геральд Трибюн" похвалила русского за прекрасное знание истории гражданской войны США. Но обе газеты выражали надежду, что репортажи русского журналиста из Америки будут столь же оригинальны.

Командор положил газеты назад, под кирпич, и двинулся дальше. Но тут он увидел телескоп…

Во всех больших городах мира всегда можно найти место, где люди смотрят в телескоп на луну. Здесь, на 42-й, тоже стоял телескоп. Он помещался на автомобиле.

Телескоп был направлен в небо. Заведовал им обыкновенный человек, такой же самый, какого можно увидеть у телескопа в Афинах, или в Неаполе, или в Одессе. И такой же у него был нерадостный вид, какой имеют эксплуататоры уличных телескопов во всем мире.

Луна виднелась в промежутке между двумя шестидесятиэтажными домами. Но любопытный, прильнувший к трубе, смотрел не на луну, а гораздо выше, — он смотрел на вершину "Импайр Стейт Билдинг", здания в сто два этажа. В свете луны стальная вершина "Импайра" казалась покрытой снегом. Душа холодела при виде благородного, чистого здания, сверкающего, как брус искусственного льда. Остап долго стоял здесь, молча задрав голову.

…Хрипло ревели газетчики. Земля дрожала под ногами, и из решеток в тротуаре внезапно тянуло жаром, как из машинного отделения.

Чтобы вновь не поддаться всеобщей бегомании, Остап сунул руки в карманы. Уличный прибой протащил его несколько раз взад и вперед и выбросил на какую-то боковую улицу. Остап стоял под эстакадой надземной железной дороги. Мимо проходил автобус и он, не думая, вскочил в него.

Вышел он на конечной остановке. Холодный порыв ветра сорвал с его головы шляпу и швырнул ее в лужу. Остап нес ее некоторое время в руке, но потом, когда она чуть подсохла, снова надел. Он поднял повыше воротник и вскоре подошел к какому-то дрянному домишко, из которого доносилось скучное пение. Над входом тускло светила лампочка. Остап неуверенно остановился.

Человек, стоявший у входа, сказал:

— Входите, не беспокойтесь. Никто не спросит вашей фамилии, никто не будет интересоваться вашими занятиями и прошлым. Армия спасения даст вам бесплатную постель, кофе и хлеб. Утром тоже