Шрифт:
Закладка:
Избы-зимовья тут тянутся до самого моря: изба Котова, изба Ильина, изба Белоозеро, изба Вежма, изба Красные Мхи. В последней изредка останавливаются покосники из Пурнемы, которых привозят на лошадях или тракторах. Остальные избы по большей части пустуют.
На побережье зимовья сменяют целые рыболовные хозяйства или тони – дом, сарай, конюшня, ле´дник для рыбы, а если рядом есть топь, то рыбу хранят и во мхах. После влажного, парного, гудящего лесного духа прохлада кажется сумрачной и беззвучной.
В доме темно, потому что окна затянуты мутным, запотевшим целлофаном, как слюдой…
Рыбацкая изба – это длинный, рубленный в лапу барак, стоящий по углам на дубовых пнях или на ледникового происхождения валунах; маленькая, обитая рваным дерматином дверь; печь, давно не беленная и обтрескавшаяся; стол, прибитые к полу скамьи, низкий закопченный, как в сельской церкви, потолок почти лежит здесь на голове. На стене железные кружки висят в ряд на длинных загнутых гвоздях. У входа развороченная сыростью, как взрывом, лохань для умывания, над панцирными сетями-кроватями – марлевые пологи от комаров. Еще здесь на полу свалены в кучу горчичного цвета матрасы, а провода, свисающие с низких притолок, приспособлены под бельевые веревки.
Довершает эту картину едва различимый образ, висящий в углу.
Подхожу ближе, присматриваюсь, так и есть, – Николай Угодник, он ведь «наставляет по морю ходящих».
Все ушли…
Осталась только одна девочка лет тринадцати – готовить суп и греть во дворе на костре воду, чтобы потом мыть посуду. Девочка совершенно рыжая, чешет пылающие оранжевые щеки и шею, искусанную комарами. Говорит, что знает дорогу с тони, потому как осенью здесь прошли трактора, а зимой так и вообще прокладывают автозимник, и из самой Онеги в эти края приезжают на «зилах» и «камазах».
Девочка закатывает до колен шерстяные тренировочные штаны, берет ведро, собирается на ключ за водой.
Благодарю за приют и выдвигаюсь дальше.
Болотные заросли сменяют прозрачные, пряно пахнущие хвоей боры.
Дорога наконец-то выходит из-под черной воды и взбирается на земляные осыпающиеся уступы, на кручи, заросшие клевером и иван-чаем, а затем вновь падает в топкие, однообразно гудящие тучами комаров провалы.
К полудню парит невыносимо. Взобравшись на пологие, растрескавшиеся оврагами холмы, лес перестает двигаться и затихает.
В вышине небо переворачивается, и облака, влекомые ветром, повитые низким свинцом (ночью будет дождь), отражаются в воде озер, оказываются в светлом их подземелье.
На Севере озера таинственны, и все знают, что они есть глаза леса, обращенные вверх, немигающие, недреманные, остекленевшие вовек.
Деревня Нижма, что на берегу Нижмозера, пустует. Раньше, как узнал потом, тут была деревянная церковь XVII века, но в конце 1980-х ее сожгли, или сама она сгорела от молнии, кто ж теперь узнает-то…
От Нижмозера до Пурнемы, которая стоит уже на побережье, недалеко, километров пятнадцать, но так как пришлось обходить раскисшее, гудящее душным влажным маревом болото по узким, извивающимся в высокой траве тропам, то вышло все тридцать.
Миновал ключи в разноцветных колодцах глин, миновал и речку Вейгу с красной торфяной водой, в топких поймах которой были покосные луга и выгоны.
На побережье вышел к трем часам дня.
Из-за береговых холмов показался купол Пурнемской церкви.
Внезапно дохнуло морем.
Ослепило сияющей равниной во время отлива…
До начала XVII века в книге истории Северной Фиваиды Онежский полуостров своей страницы не имел. Первый монастырь в этих краях был основан лишь в 1617 году на Летнем берегу в шестидесяти с лишним километрах от Пурнемы, расположенной на Лямецком берегу полустрова, то есть на противоположном берегу.
Известно, что в 1566 году два монаха Соловецкого Спасо-Преображенского монастыря Иона и Вассиан (ученики игумена Филиппа (Колычева)), совершая плавание в устье Двины по делам обители, попали в шторм близ Унской губы Онежского полуострова и утонули. Вскоре их тела были обнаружены местными жителями недалеко от селения Луда (Лудский посад).
Автор «Историко-статистического описания заштатного Пертоминского мужского монастыря» архиепископ, духовный писатель и историк Макарий (Миролюбов) (1817–1894) писал: «И положив во гроб, погребают их… под большою сосною и поставляют над ними крест. Под сим знамением в недрах мрачной пустыни, среди дремучих… лесов, мощи преподобных покоились тридцать три года, именно до 1599 года июня 12-го дня». В этот день старец Троице-Сергиева монастыря Мамант «с надлежащим молитвословием» воздвигает над могилой Ионы и Вассиана часовню.
Через 18 лет, а именно 25 марта 1617 года, в Унскую губу к часовне преподобных прибыл постриженик Троицкого Свирского монастыря инок Иоасаф.
«Он, расчистив место и поставив на нем свою келью, жил в ней один, получая продовольствие от подаяния приходящих на поклонение мощам преподобных, а более от пристававших к берегу для спасения во время морских бурь и волнений… Спустя несколько времени, к первому пустынножителю Иоасафу прибыл другой старец Савватий, потом Дионисий (Сорока), а после их некий священноинок Ефрем. Сея четверица братии решились обитать в сем пустынном уединении, положили намерение создать храм Господу Богу во имя Спасова Преображения, над мощами преподобных, и в следствие такого предположения начали готовить лес и носить оный на раменах своих» (архимандрит Макарий (Миролюбов)).
Название монастыря Пертоминский, скорее всего, связано с озером Ратоминским – раньше бытовало название Поратоминский, то есть за Ратоминским озером расположенный.
В мае 1694 года в жизни обители произошло событие, которое вписало ее не столько в церковную, сколько в гражданскую историю России. Архиепископ Макарий (Миролюбов) писал: «Великий Государь (Петр I. – М. Г.), отправляясь… из Архангельска в Соловецкую обитель, вдруг встретил на море ужасную бурю, от коей на судах все стало сокрушаться, и самые якоря не могли сдержать оных. Как раб и поклонник Бога Вышняго, думая уже о последнем часе жизни, велел он архиепископу после исповеди приобщить себя святых и животворящих тайн и затем, с упованием на милосердие Божье, стал ожидать того конца, какой укажет ему Господь. Смирение, упование на Бога, а может быть и молитвы Пертоминских угодников, спасли его драгоценную жизнь и всех сущих с ним. Дерзновенная к великому царю просьба бывшего на яхте архиерейского лоцмана Антипы: “Государь, позволь мне править в Унские рога”, и данное позволение от царя скоро положили конец неизбежной опасности. Яхта, правимая Антипой, без повреждения пронеслась среди многих подводных камней и пристала к берегу Пертоминской обители, к земле, в коей покоились мощи преподобных».
Согласно монастырскому преданию, Петр Алексеевич в знак своего спасения собственноручно «иссек Божественное знамение – животворящий крест» и поставил его
