больше понятен людям, которые освобождаются. По сути, они из одного общежития перетекают в другое, а внешних отличий-то немного, такой же колхоз по сути… Но в содержательной части это конечно не так, здесь особенно видно, как промысел Божий действует в отношении каждого человека. Они ведь приходят в монастырь с удовольствием, потому что больше никому не нужны со своей копеечной жизнью, а здесь тоже правила, тоже распорядок, дисциплина, дневальные какие-то… Но тут всегда под этим есть подоплека, пусть они и не видят этого сразу, но постепенно, осознанно или неосознанно, впитывая в себя какие-то приоритеты, начинают понимать, куда они пришли и зачем, и подспудно начинают стремиться к Евангельским ценностям. Единицы, конечно, из пришедших в монастырь в 90-х остались здесь и приняли постриг. Да их не может быть много…»

История Троицкого Сийского монастыря с момента возобновления его деятельности и до наших дней является живой, не из книг и мемуаров почерпнутой иллюстрацией к тому, каким образом на самом деле на протяжении веков складывалась жизнь в обителях Северной Фиваиды, кто приходил в монастырь, кого принимал преподобный Сергий, а кого святые Кирилл Белозерский и Нил Сорский изгоняли как «бездельных» и не желавших соблюдать божественные заповеди и святоотеческие предания. Кто, наконец, нападал на старцев и оскорблял (или даже убивал) их, а кто каялся в содеянном и оставался в обители навсегда.

История тут, на Сие, в каком-то смысле оживает, а поскольку «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Ек. 1:9), то вне зависимости от эпохи и места действия алгоритм страстных примышлений не меняется, потому что каждый из участников событий рубежа XV–XVI веков, или времен петровских реформ, или революционных лет стоял перед извечным выбором – обожиться или умервиться, пасть или вознестись, и делает его (выбор) в меру своего воспитания, образования, своей внутренней (а не показной) религиозности. А выбор этот, как и сама необходимость его сделать, уже является свидетельством несвободы человека и томления его, «творческого замешательства» и «каждодневных переживаний».

Г. В. Флоровский пишет: «Есть в русском духе роковое двоение. Подлинная познавательная пытливость, умозрительная обеспокоенность, Аристотелевское “изумление”, и рядом – сухая и холодная страсть к опрощению… Сталкиваются две воли, – вернее сказать, единая воля раздваивается… происходит разрыв между богословием и благочестием, между богословской ученостью и молитвенным богомыслием, между богословской школой и церковной жизнью».

Действительно, «страсть к опрощению» видится более доступной и менее затратной в смысле сердечного горения и умственного усилия, а внешнее следование уставу и устоям, порой совершенно бездумное, перерождается в конечном итоге в «сухое и холодное» обрядоверие.

Святой преподобный Макарий Великий (ок. 300–391) утверждал: «Многие, строго наблюдая за внешним… заботясь о жизни правильной, думают, что такой человек совершен, не вникая в сердце, не примечая там пороков, какие обладают душею. Между тем в членах есть корень порока, соразмерный внутренней порочной мысли, и в доме кроется разбойник, то есть сила сопротивная, и потому противоборная и вместе мысленная. И если кто не борется со грехом, то внутренний порок, разливаясь постепенно, с приумножением своим увлекает человека в явные грехи, доводит до совершения их самым делом; потому что зло, как отверстие источника, всегда источает из себя струю. Посему, старайся удерживать потоки порока, чтобы, впадая в тысячи зол, не оцепенеть от изумления, подобно человеку… которого вдруг берут служители и чиновники князя и ведут к нему, говоря: “обвинен ты в преступлении, и подлежишь смертному приговору”, и, устрашенный такою вестью, теряет уже он всякое рассуждение и цепенеет от изумления».

Что значит роковое раздвоение воли, о котором говорит Г. В. Флоровский применительно к русскому человеку? Это, можно предположить, и есть «оцепенение от изумления», когда вроде бы соблюдаешь заповеди и чинопоследование, посты и уставное благочестие, но при этом никак не можешь избавиться от тех, как говорил Ф. М. Достоевский, крутых поворотов «в другую сторону, вслед за своими убеждениями… чрезвычайной склонности к фантастическому и беспорядочному», что отменяет все предыдущие духовные искания и достижения, но требует покаяния и наказания…

Первая попытка составления жития преподобного Антония Сийского была предпринята в 1557 году, через год после смерти старца, его учеником, монахом Троицкого Сийского монастыря Филофеем. Однако по неизвестным причинам братия со словами: «Преже сего никто же дерзну писати, а сей убо пишет и жития святых составляет» – запретила Филофею продолжать работу. Лишь через два десятилетия сийский игумен Питирим благословил инока Иону вновь взяться за богоугодное и, увы, незавершенное дело. Так, в 1577–1578 годах появилась первая редакция жития, в основу которой, вероятно, легли материалы Филофея.

С этим сочинением новгородский архиепископ Александр (ученик преподобного Антония), Филофей и Питирим отправились в Москву и преподнесли житие святого старца сыну Иоанна Грозного царевичу Иоанну с просьбой составить новую его редакцию с похвальным словом и службой святому. «Распалаем ко святому» любовью 25-летний Иоанн с радостью взялся за работу. Он весьма бережно отнесся к редакции Ионы, а также не забыл с должным уважением упомянуть и труды инока Филофея – «радуйся и ты, блаженне учениче Филофее, яко тамо от отца прием некое оружие на диавола, иже на тя пропя сеть; молитвою отца твоего сих, яко паутину, раздравъ, на горнее добродетелей востече». Себя же царевич смиренно поименовал «многогрешным Иоанном русином, родом от племени варяжска, колена Августова кесаря Римскаго».

В 1579 году житие Антония Сийского от Иоанна Иоанновича было завершено, а в 1581-м царевич погиб. Делая вклад на помин души раба Божия Иоанна, царь Иоанн Васильевич оставил приписку – «потому что царевич к чудотворцу Антонию веру держал».

В начале XVII столетия таинственная и, увы, печальная связь Сийского монастыря с Москвой получила продолжение. В 1601 году сюда был сослан и насильно пострижен в монашество боярин Федор Никитич Романов, получивший в постриге имя Филарет – впоследствии патриарх Московский и Всея Руси, двоюродный брат царя Федора Иоанновича и отец царя Михаила Феодоровича. А в 1660-х годах сийский игумен Феодосий составил 3-ю (последнюю) редакцию жития преподобного Антония Сийского чудотворца.

Антоний, в миру Андрей Никифорович, родился в 1478 году в деревне Кехта на берегу Северной Двины, там, где река распадается на множество рукавов при своем движении к Белому морю. «Родители преподобного Антония были зажиточными поселянами Двинской волости, вышедшие из Новгорода… были они люди благочестивой жизни: часто посещали храм Божий», – сказано в житии преподобного.

В возрасте семи лет мальчик был отдан в «научение книжное», а также проявил талант к «иконному писанию». В отличие от своих братьев и сестер (он был старшим) Андрей не имел склонности к земледелию и хозяйственным трудам, но посвящал себя исключительно трудам духовным, «все творения святых отцов и учителей Церкви, какие только мог достать, он изучал с великим рвением».

В 1503 году юноша покинул