Наконец мозг Марьятты расшифровал то, что видели ее широко раскрытые глаза.

– Экотаоны…

Отвергнутые женщины, ряженные как мужчины, с ненавистью на лицах вышибали из визжащего здоровяка дух. И в этой ненависти, наблюдаемой опешившей Марьяттой, таилась злоба обиженных существ, которым не повезло родиться чуть хуже других. Она еще помнила их женские имена, что, точно грязь, были растерты: Мария, Лотта, Элла, Аники и остальные.

Встав с земли, Марьятта огляделась. К Иатриуму стягивались люди. Осиный разум общины гудел. Мужчины, женщины, дети – ковыляли все. Даже полуслепая Гэтти торопилась на странный шум. Но никто не вмешивался, не брал камни, чтобы передать еретичке привет от Элиаса и дохлой летяги.

А потом Марьятта все поняла. Общинный разум не знал, как реагировать на происходящее. Рядом не оказалось никого, кто мог бы однозначно сказать, что́ свершается во славу Красного Амая, а что – нет. Духовник общины тоже куда-то запропастился, чего обычно не случалось. А раз так, то во славу подземного бога можно прикончить и пару мужиков, если они переступили черту, ведь так?

Она уже знала ответ.

2

В Иатриум Марьятта ворвалась со смешанными чувствами. Юсси так и не поднялся с земли, так и не закрыл глаза. В другой момент девушка непременно пожалела бы парня, который, как и она, получил в своей жизни лишь то, что могли предложить Сирены Амая. Ничего, кроме обиды и вечной боли.

Марьятта оглядела Иатриум и отыскала Вирпи. Та, лекарь и палач в одном лице, вжималась в дальний угол, пытаясь нащупать что-то позади себя. Глаза, похожие на спинки черных жуков, сверкали; губы образовали бескровную линию.

Потом Марьятта с испугом увидела себя. Страдающую. Корчившуюся на столе в красной лужице. И почему-то в очках.

Еву после удаления левой груди освободили и перебинтовали, пропустив бинт через правое плечо, подмышки и бока таким образом, чтобы можно было без помех продолжить варварскую операцию. Уцелевшая грудь девушки, стянутая перевязкой, выглядела ненужным посиневшим придатком тела. Сама Ева плакала без единого звука. Ее лицо с распахнутым ртом застыло жестокой, фактурной маской.

– Ты из ума выжил, экотаон! – прошипела Вирпи.

Марьятта перевела на нее ошеломленный взгляд. Вероятно, сейчас был лучший момент, чтобы выплеснуть все эмоции, вложив их в вопль, но девушка предпочла удержать воздух в легких, боясь, что крик разорвет ее. Пальцы руки сжали пустоту, и она пожалела, что обронила скальпель.

Отчаянный крик все-таки вырвался наружу, и Марьятта, окончательно потеряв голову, налетела на Вирпи. Той частью себя, которая бесстрастно фиксировала происходящее, отметила, что рядом возникли какие-то тени. Дышащие смертью призраки женщин. И из этих теней потянулись руки.

В брыкавшуюся Вирпи вцепились несколько экотаонов. Некогда перенесенное страдание словно объединило их разумы в одно целое, сотворив противовес осиному рассудку общины. Не требовались ни слова, ни жесты, ни еще какие-либо примитивные способы коммуникации. Новый разум, сотканный из ярости и обиды, вершил правосудие.

Визжавшую Вирпи потащили к столу, на котором она перекраивала женщин. Лотта и Аники помогли всхлипывавшей Еве спуститься на пол. Марьятта заняла место у правой ломтерезки.

– Амай, спаси меня! Амай! – заорала Вирпи низким голосом, чуть ли не мужским.

Она еще продолжала взывать к своему дьяволу, когда ее положили поперек стола. Подол задрался, обнажив кожистые колени, оказавшиеся прямо под лезвием тяжелого ножа. Непроницаемые глаза, что не так давно оценивали окружающих, казались воспаленными черными точками.

Ручка ломтерезки была подозрительно гладкой, и Марьятта с ужасом поняла, что это из-за частого использования устройства. Эта мысль наполнила руки звериной силой. Но эту силу попросили подождать.

– Стойте.

Взгляды сместились к Еве, поднимавшейся в этот момент с пола.

– Стойте, – повторила она слабым голосом. По ее лицу катились крупные капли пота. – Не забудьте… вот это.

Сняв с крючка черную широкополую шляпку с черными лентами, Ева свободной рукой надела ее на голову оцепеневшей Вирпи.

Как ни странно, каждый ощутил, что в этом был некий смысл. Шляпка не только украшала голову одного из самых пугающих членов общины, но и олицетворяла кошмарную суть Детей Амая.

Марьятта кивнула и резко опустила руки. Ее не заботили крики Вирпи, хотя они, безусловно, были самыми сладостными звуками на свете. Ее мало волновало, что за всем этим может последовать. Марьятта просто работала, опуская и поднимая лезвие ломтерезки, пока обидчицу подставляли тем или иным участком плоти под чавкающую сталь.

ЧВАНК!

ЧВАНК!

ЧВАНК!

Последней разрезали ненавистную шляпку.

61. «Толчок бедром», выпуск № 25

Гоша Глезерсон, еврей по крови, но не по духу, считал себя хипстером. Выдающимся образцом, если угодно. Он носил неряшливую бородку, очки без диоптрий, клетчатую рубашку и вязаную шапку, кончик которой напоминал конец презерватива. Прорехи в джинсовых штанах он делал исключительно сам и исключительно зубами.

Все это, как полагал Глезерсон, помогало ему набирать баллы у совета директоров шестого канала, для которого он снимал ужасно популярное ток-шоу «Толчок бедром». Творческие люди творчески рулят во всем, даже пальцем в банке с остатками майонеза. Так он, по крайней мере, думал.

А еще режиссер конкретно в эту секунду считал, что двадцать пятый выпуск «Толчка бедром» будет настоящей бомбой. С зажженным фитилем и цистерной нитроглицерина. Словом, такой бомбой, которая запросто подкинет его до кресла совета директоров.

Он зажал кнопку «ЭФИР» и начал отсчет:

– Три… два… один… мочим, родненькие. – Палец отжал кнопку.

Едва это случилось, как рот Марка Романова, прилизанного и напудренного ведущего в пиджаке с золотым галуном, растянулся до ушей. Сверкнули белые зубы, когда он поймал студийный свет.

– На носу двадцать первый век, а мы вынуждены разбирать средневековые ценности, которые далеки от семейных и ужасно непривлекательны. Прав ли мужчина? Или же права женщина? Кто вообще знает? Поговорим о Сиренах Амая. Разберем события, шокировавшие месяц назад всю Россию. Добрый вечер, друзья! С вами ток-шоу «Толчок бедром»!

Ему ответил восторженный гул массовки, отрабатывавшей полученные за съемку деньги. В основном это были студенты, несколько солидных товарищей и типичные обладательницы серьезных лиц. Полный суповой набор на тысячу, как любил приговаривать Глезерсон. Разумеется, тысячу рублей получал каждый участник массовки.

– Встречайте сегодняшних экспертов, готовых потолкаться бедрами! – произнес Марк и бесстыже посмотрел в папку-планшет, хотя там ничего не было, кроме нарисованного еще в гримерке члена с тросточкой. Всю нужную информацию ведущий получал через крохотный наушник, но планшет придавал солидности его тощей фигуре заядлого курильщика. – Слева от меня – мать, жена, активист движения за права женщин «Цветной