Выдох. Тонкой струйкой пара мое дыхание примешивается к холодному воздуху и растворяется в нем.

– Ого! Здорово! – Эрна улыбается, потом хмурится. – Правда, немного неожиданно, после Карла, и все такое. – Ей, видимо, становится неловко, потому что она поспешно добавляет: – Я не хочу сказать, что это плохо. Наоборот, любовь поможет тебе развеяться, забыть…

– Это случилось не сейчас. Прошло уже больше года.

– Что? Целый год! – Она останавливается посреди тротуара. – И ты мне ничего не сказала?

Я продолжаю идти, Эрна вприпрыжку бежит за мной.

– Я знаю, что ты сейчас подумала, после того как я разозлилась на тебя из-за Карла. Я вела себя с тобой совсем не по-дружески и, поверь, до сих пор раскаиваюсь в этом. Но у меня была причина молчать, и очень веская. – Я не могу взглянуть Эрне в глаза. Опустив голову, я шагаю по мокрой мостовой, выбирая просветы между кучками мокрых листьев.

– Да. Ты вела себя совсем не как подруга. Это точно. – Эрна тычет меня локтем в бок и смеется. – Но давай о деле. Итак, кто он? Расскажи мне все по порядку – и будешь прощена.

Несколько шагов мы делаем в молчании. Ну же, давай!

Снова глубокий вдох.

– Он еврей, Эрна. Я полюбила еврея.

– Ты? Ха-ха-ха, Хетти! Вот это шутка так шутка.

– Нет, это правда. Его зовут Вальтер Келлер. Может, ты помнишь тот день в школе, когда он и Фрида… – Улыбка сбегает с лица Эрны; она кивает. – Давным-давно они с Карлом дружили. Он приходил к нам в дом. Так я с ним познакомилась. А позапрошлым летом мы нечаянно встретились, когда я гуляла с Куши. Я пыталась держаться от него подальше, но не смогла. Просто второго такого, как он, нет на всем свете, понимаешь? Он самый лучший. И я не могла не влюбиться в него, а он – в меня. Мы с ним как будто созданы друг для друга, но оказывается, что любить друг друга нам нельзя.

Мы уже сворачиваем на Нордплац, просторную зеленую площадь с прекрасной старой церковью. Но я, начав говорить, не могу остановиться, слова несутся потоком.

– Я столько раз давала себе зарок прекратить наши встречи. Он тоже. Ничего не вышло. Если нас поймают, а это пару раз едва не случилось, нам обоим конец. Я такая же преступница, как и он. Но я так сильно люблю его, Эрна!

Профилем я чувствую ее обжигающий взгляд.

– Так почему ты решила рассказать мне об этом сейчас?

– Кто-то донес на нас. Может быть, наша горничная. Мне кажется, она видела нас вместе. По крайней мере, за мной она точно следит, и мне приходится быть очень осторожной. А его ищет гестапо по обвинению в осквернении крови. У него есть виза, и он может уехать в Англию, но только если женится там на одной девушке.

– Господи!

– Но, – тороплюсь закончить я, – он пока не может выехать из Германии, потому что у него нет ни паспорта, ни денег на выездной налог. Я должна ему помочь. А для этого мне нужен союзник.

Эрна качает головой:

– Тут надо хорошо подумать.

Поравнявшись с церковью, мы останавливаемся – в двух шагах от того места, где я когда-то поклялась в верности Вальтеру.

Набравшись мужества, я поворачиваюсь к Эрне и смотрю ей в лицо. Бледная от удивления, она смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

– Ну и что ты теперь обо мне думаешь? – спрашиваю я, заглядывая в два глубоких зеленых озера, где ее душа, чистая и незамутненная, встречается в этот миг с моей – оскверненной, запятнанной.

Она молчит. Потом медленно произносит:

– Просто не верится.

– Помни, ты обещала никому не рассказывать…

– Нет! Хетти, что ты! – Она хватает меня за руки. – Я же люблю тебя, глупенькая! Теперь даже больше! Как никогда еще не любила!

Неимоверная усталость наваливается вдруг на мен я. Руки и ноги как будто наливаются свинцом, и я только теперь понимаю, какой тяжелый груз несла все это время.

– Видишь ли, Хетти, – Эрна опускает глаза, – я тоже должна тебе кое в чем сознаться.

– В чем же?

– Вообще-то, мне следовало сделать это еще раньше. Мой отец вовсе не старый дурак. То есть он, конечно, старый и, может быть, глупый, но это не главное. Главное в том, что он убежденный тайный борец с нацизмом. Ему ненавистен Гитлер и все, что он воплощает. Как и всем нам. – Покрутив головой – площадь почти пуста, возле нас никого, – Эрна шепотом продолжает: – Здесь, в Лейпциге, действует небольшая группа. Слишком маленькая для чего-то серьезного. Все слишком боятся.

Я мотаю головой, пытаясь мыслить ясно, чтобы понять, о чем говорит моя подруга.

– Именно поэтому мой папа хотел, чтобы я вступила в БДМ. Уговаривал меня быть умницей, вести себя хорошо, чтобы никто ничего не заподозрил. Он уверен, что гестапо следит за нами.

– А как же Карл? Почему ты с ним гуляла?

– Это вторая часть моего признания. Конечно, Карл мне нравился. Да и кому бы он не понравился, такой красавец и симпатяга? Но я не любила его, по крайней мере не так, как он меня. Он был таким хорошим, и мне до сих пор стыдно – это все из-за папы. Он бывает таким… несдержанным. Вот я и подумала, что если я буду дружить с Карлом, то это ему как-то поможет. Защитит от подозрений…

Земля буквально уходит у меня из-под ног; мир шатается и идет кругом.

Да есть ли на свете человек, который действительно таков, каким кажется?

– До сих пор близость к Карлу и к твоей семье шла нам на пользу, – продолжает Эрна.

Однако ее слова не укладываются у меня в голове, а кружатся возле, жужжа, как назойливые мухи. Так, значит, Эрна использовала нас – и меня, и Карла. С самого начала я для нее была лишь средством достижения цели, не более. То-то я никак не могла понять, что она во мне нашла – она, такая очаровательная, утонченная, совершенная, и вдруг захотела дружить со мной.

Что ж, теперь все ясно.

– Только не думай, будто я стала твоей подругой только потому, что это было нужно папе. – Эрна точно прочла мои мысли. – Потому что это неправда. Мы с тобой подружились задолго до того, как все началось. Вот это – правда.

В самом деле? Подняв голову, я смотрю на высокую башенку церкви, наверху истончающуюся в острый шпиль, черный на фоне низкого свинцово-серого неба. Раньше я верила в Бога. Ощущала Его благословение, видела свое место в созданном Им мире. Позже я перестала ходить в церковь из-за мамы с папой – они считали религию дурманом. Тогда во мне стала расти вера в Гитлера и полную, непогрешимую праведность нашего славного нового Рейха. Потом по явился Вальтер, который своими словами поколебал мою веру. И вот только что Эрна добила ее окончательно. Карла больше нет, и моей идеальной Германии тоже нет. Во что мне верить теперь? Я чувствую себя голой и беззащитной. Я как перекати-поле.

– Мы опоздаем в школу, – наконец говорю я.