Шрифт:
Закладка:
Именно сейчас понимаю, спустя столько лет: я всегда хотела большего с ним. Больше, чем он мог предложить. Больше, чем я сама могла представить.
Запрещала и опасалась: у меня не самые лучшие исходные представления о семье. Не хотелось повторять путь своей матери, влюбившись в недостойного и всю жизнь продолжая мучиться от неразделенной любви.
Из страха повторения, отвергала свои мечты и желания, была брошена им, брошена!
Во мне закипает и остывает. Снова закипает и снова все остывает о стену понимания: в прошлом бы ничего не вышло. Тот Расул… и этот… Один и тот же человек, но с разными приоритетами.
Если бы мне в прошлом рассказали, что Расул может терпеливо в десятый раз пересобирать дом из конструктора, я бы не поверила. Но теперь он делает это для нашего сынишки и, боже прости, но то, что пережил Расул, на него повлияло капитально.
Мирасов все еще не любит сидеть при мне в своем корсете. Перед сынишкой не стесняется, но когда я появляюсь рядом, напрягается.
***
Второй день вместе вообще сумасшедшим выходит. Во второй половине дня Мирасову удалось затащить меня и сынишку в океанариум, мы провели там очень много времени. Алима удалось вытащить оттуда только когда он уснул сидя, прижавшись ко мне на сиденье для посетителей.
***
Расул провожает меня до квартиры, открывает. Я опускаю сына на кровать, раздеваю его осторожно. Он на миг открывает глаза, улыбается и счастливо разваливается на кровати в форме звезды.
Убираю вещи, выхожу, аж руки трясутся от напряжения. Смахиваю пот со лба, первым делом выглядываю в коридор.
Обувь Расула еще на месте. Значит, не свалил, надо же. Поддается перевоспитанию?
— Ты голоден? Не против, если я в зале тебе поставлю поесть? Сил совсем не осталось…
Он кивает.
— Я бы помог. Сам бы на руки взял, — скрипит зубами и сжимает кулаки. — Блять. Кажется, это сложнее, чем я думал.
Поддавшись порыву, касаюсь его запястья.
— Поначалу ты даже не представляешь, насколько сложно быть с ребенком, а потом… Потом просто не представляешь, какой бы была твоя жизнь без него.
Так.
Слишком близко.
И зачем я его тронула?
Отдергиваю руку, спеша отойти, Расул удерживает меня на месте и вдруг мягко, но решительно прижимает к стене.
— Сань.
— Что?
Я вдруг теряюсь. Что бы ни происходило в жизни Расула, кое-что неизменным остается между нами: он сильнее и превосходит меня по многим пунктам, а я… теряюсь в нем, пытаясь держать сопротивление изо всех сил. Но это дается мне сложно. Черт, сложнее, чем раньше, когда в нем вдруг оказывается глубина, о которой я не подозревала, а его отношения с сыном, внимание… Подкупают меня. Делают слабой и… озабоченной.
Я дико возбуждаюсь, как кошка, когда вижу, как Расул печется об Алиме, как он украдкой касается его волос, впитывая запах, как внимательно за ним наблюдает…
— Спасибо, — говорит отрывисто. — За сына. Ты знаешь, я бы сам… не принял такое решение тогда. Сейчас, исходя из того, что уже о себе и о жизни настоящей знаю, я бы все иначе сделал. Но тогда… тогда этого ничего не было. Не было во мне.
— А что было?
Надо уйти из-под этого давящего взгляда и невозможно близкого контакта тел. Моя грудь почти касается его груди, дышать сложно становится. Я поверхностно хватаю воздух носом и выпускаю его слишком быстро, снова жадно пытаюсь дышать, не дыша запахом Расула.
Но когда он так близко, это просто нереально…
— Ревность, — признается хрипло. — Я тебя ревновал капитально. Даже к увлечению фотографией. Блять, пиздец какой-то.
— Ты даже не приехал меня проводить на самолет.
— Нельзя было. Я тебе не сказал. Но за меня взялись капитально.
— Ты был с другой, Расул. Я видела твои фото с ней! — приоткрываю паляющую завесу собственных эмоций.
— Был. Ради выгоды затащить ее под внимание следствия и… трахал, да. Убеждал себя, что все в норме, что можно и с другими и будет не хуже.
Трахал. Ну, конечно, трахал! Нельзя поверить, будто он ни с кем. А он со многими…
И как мне жить, когда сердце за секунды обугливается от палящей ревности?!
— Думаю, тебе пора к ней.
— Нет никого, — адресует мне прямой взгляд. — Она, как я и рассчитывал, попалась следствию. Сразу же сдала то, что я ей показывал. Я отсидел немного, дал немного крови. Потом вышел и меня сбили. Все. И никого рядом не осталось… — кривится. — Кроме семьи, кроме самых близких, — добавляет хриплым шепотом.
— Ты сейчас снова крепко стоишь на ногах, уверена, женщин хватает.
— Что у тебя с ним? — невпопад спрашивает Расул.
— С кем?
— С ним. С ними. С петушарой этим, Захаровым. Аллес? Или еще интрижка имеется? А с танцором? Было что-то? Есть? Ответь!
— Не имеешь ты права у меня такие подробности выспрашивать, Мирасов. Притом, ты сказал, что ты на меня не претендуешь, так что…
— Не претендую, — соглашается.
В груди вспыхивает и гаснет сожаление. Что я за дурочка… Сожалею, что ему нужен лишь сын.
— Но я за тебя повоюю, — добавляет резко и стискивает лицо между ладоней. — Повоюю, слышишь?
— Нет. Не стоит… Нет… — шепчу, замирая от восторга и ужаса, когда он приближается губами к моим. — Не надо, Расул. Расул…
От первого же контакта с его губами меня прошибает насквозь сильнейшей искрой, барьеры разносит в щепки.
Оглушительный взрыв моих блокад, наверное, слышен даже Расулу, потому что, едва коснувшись моих губ, он тут же их смело и напористо раскатывает языком, толкаясь глубже.
Впускаю его язык, словно допускаю врага на свою территорию и, только впустив, понимаю, что он внутри меня, давно внутри. Никуда не уходил, и я не изгнала все то, что называла помутнением, но оказались, чувства вопреки.
Целуемся, задыхаясь.
Сосемся и лижем, заливая слюнями рты, щедро делясь вкусами.
Он вкусный. Он ужасно запретный, пошлый и слишком грубый, но вкусный, как запрет. Мой запретный и желанный, я всегда проигрывала этому запрету, но от этого он не перестал быть
