Белена была прекрасна. Это была не горничная Белена, а лереса Белена. Но то, что делало ее облик еще более завораживающим, так это силуэт мужчины за спиной. Она больше всего на свете хотела запечатлеть этот образ и оставить навсегда в закромах своей памяти, они вместе, одни напротив зеркал.

Киган провел двумя пальцами по ее оголенному позвоночнику. Уткнулся лицом в ее волосы и подул на шею.

Рука лерена обвила ее талию. Он прижал ее обнаженную спину к своей груди. Белена удивленно застонала. Губы К. прижались к ее коже, а его зубы прикусили ее за шею.

Она перестала дышать. Стук сердца отдавался в ушах набатом.

Киган развернул ее. Она поймала себя на мысли, что все еще не может поверить, он ли это. Белена увидела блеск желания в его глазах, хотя они по-прежнему искали в ней недостающие детали совершенства.

Бретели платья соскользнули с ее плеч.

26

Перемирие

Что-то давило на голову.

Веки болели так сильно, что она буквально ощущала их тяжесть. Она попробовала открыть глаза, но ресницы слиплись, словно их измазали медом. Ей хотелось освободить глаза от засохших слез. Келани задыхалась. Воздух с трудом попадал в грудную клетку. Боль разрывала ее изнутри, подобная тысяче и одному жалу, вроде того, которое пронзило тогда в переулке ее ногу. Она застонала и кое-как разлепила ресницы.

Келани едва могла шевельнуться, ее мышцы онемели, она чуствовала лишь боль в ноге.

Перед глазами плясали какие-то тени. Шар света парил над ее головой. Серые плохо покрашенные стены с редкими трещинами в углах. Что-то было зажато в ее кулаке. Спина опиралось на нечто мягкое. Это была не земля. Не твердый и холодный пол. Она была уже не в переулке.

Больше нет.

Глаза распахнулись шире, и размытые очертания наконец слились в четкие контуры. Мужчина ерзал в кресле и смотрел на нее. Херианец. Жутко напоминавший того, что напал на нее в первый день.

Она застонала, согнувшись, и потянулась к оружию – револьверу, кинжалу, чему угодно. Однако не нашла их.

У нее забрали пояс. Брони не было. Штанина разорвана. Кровавые тряпки перетягивали ее бедро. Келани не хотела думать о том, что под ними.

– Тише, милая. Вот твои вещи, – сказал мужчина, указывая на стену напротив кровати. Ее доспехи и кобура с оружием висели там на крючке.

Но они были слишком далеко. Пока она доберется до них, херианец сможет ее перехватить. Она почувствовала себя слишком слабой. К. даже не была уверена, что сможет стоять.

Она сглотнула.

– Я не причиню тебе вреда, – поспешно добавил он, отвлекая ее.

Несмотря на то что в темноте и под длинным плащом его сложно было разглядеть, Келани догадалась, что мужчина был довольно крупным. У него были широкие плечи, и из коротких перчаток торчали толстые пальцы. Его губы скривились в хитрой усмешке, а рысьи глаза пристально следили за ее движениями.

Его интересовала лишь выгода. Девушка сразу это поняла. Вот почему он привел ее в эту… эту… каморку. Потому что подумал, что ей понадобится его помощь. Но нет. Она не нуждалась в этом. Не хотела. Кроме того, это было против правил.

Она не желала снова проходить через то же отчаяние.

Секейра Джетенопикс держала ее на мушке. Она могла спасти ее от мучений, убив одним выстрелом.

Однако Дженевра уже предвидела, как их тела лежат рядом в гробнице Дворца Корней, и позволила ей пожить немного, чтобы ее убил кто-то другой, медленно.

Блуинс была идеальным кандидатом. Она чувствовала бы себя в долгу перед ней, если бы та положила конец ее агонии. Затем эта проклятая стрела раскололась в нескольких дюймах от тела К. Она представила, как этот наконечник воткнется в ее плоть, и по глупости не пожелала почувствовать ту же боль, которую предсказал ей разум.

Этот страх обратился в покалывание, которое напомнило ей о стычке с первым херианцем. Лереса не помнила, каким образом в конечном итоге она ударила Б. крышкой мусорного бака. Револьвер просто появился у нее в ладони, и ей не оставалось ничего другого, кроме как выстрелить. Даже не глядя, в надежде, что пуля остановит Б.

Какая жуткая идея. Когти хуже любой стрелы. Они стремились оставить глубокие, рваные и мучительные раны в ее плоти. Надо было умереть раньше.

Сначала она просто хотела, чтобы это прекратилось. Чтобы больше не болело. Но Бельтесорн не собиралась прислушиваться к ее желаниям. Ее насмешки и злорадство орошали ядом острые лезвия когтей. С каждой следующей каплей крови новая волна жестокости охватывала охотницу. К. хотела просто содрать эту чертову улыбку на ее лице.

Но тело Блуинс упало на нее раньше, чем тьма ослепила ее. Что случилось с Б.? Что они с ней сделали? Она выжила или… К. убила ее? Она?

Келани посмотрела на свою голую ногу. Почему ее не оставили истекать кровью в переулке? Вместе с сознанием она потеряла и всякую надежду. Боль была слишком сильной.

Но в то же время, несмотря на все приложенные ею усилия, на безумную боль, лереса не могла не чувствовать облегчения. Она не могла не ощущать себя живой. И ей нравилось жить, даже посреди страданий, грязи и крови. Но этот херианец… Не стоило ждать от него дружеского одолжения. Все они так или иначе хотели отомстить за вражду на их землях. Поэтому не собирались дать ей спокойно умереть. Наверняка они желали помучить ее до того, как лишат жизни. Этот мужчина солгал, да. Он хотел причинить ей боль, вполне возможно, что не собственными руками. Им всем хотелось видеть, как она умрет, как огонь медленно поглотит ее. Огонь, который разгорался под повязками и на ее щеках, тлел угольками по всему телу.

Мысли мелькали в голове. Воспоминания, как неуловимые блики, преследовали ее. Она моргнула, пытаясь сосредоточиться. Чего он хотел?

Херианец, возможно, почувствовав ее смятение, приподнялся, чтобы придвинуть свой стул поближе к ней. Келани попыталась отстраниться, но боль пронзила ее, и руки скользнули по смятым простыням.

– Я же сказал, что не причиню тебе вреда, – повторил он.

– Я услышала вас и в первый раз, – сказала она отрывисто и прокашлялась. – Но не обижайтесь, если я не верю вашим словам. Кто вы? – задала она вопрос. – Чего вы от меня хотите?

Мужчина откинулся на спинку своего сиденья. Его лицо было веселым. Только Келани это все вовсе не забавляло.

– Вот это да! – воскликнул он, театральным жестом приложив руку к груди. – Я