Шрифт:
Закладка:
– Хаткинса среди претендентов не было? – с серьезным лицом поинтересовался господин Монбардо.
– Нет… Но почему…
– Уф! – с облегчением выдохнул доктор.
– Но, мой дорогой друг, мистер Хаткинс даже не знаком с Марией-Терезой… К тому же всем известно, как свято он чтит память своей жены… Наконец, мистер Хаткинс – наискромнейший из филантропов; он даже на минутку не заглянул на церемонию открытия. Он никогда не видел мою дочь, могу поручиться.
– Тем лучше, тем лучше!
– Но почему…
– У меня свои резоны.
– Раз уж ты с ним знаком, известно ли тебе, что он вот-вот отправится с друзьями в кругосветное путешествие?
– Да куда угодно! Меня это не интересует.
В эту минуту, щурясь от света ламп, в гостиную вошли «дети».
– Эй! – окликнул их господин Монбардо. – Сарваны вам там не повстречались?
И все рассмеялись, почти искренно.
– Ну как, довольны? – спросила госпожа Аркедув.
– А вы сомневаетесь, бабушка? Завтра же возвращаемся к старой доброй жизни! – ответил Максим.
– В лаборатории ты найдешь свои коллекции и аквариум!
– Он еще мне послужит, этот аквариум. Я собираюсь провести здесь несколько опытов, полезных для моих океанографических исследований. Старина Филибер каждую неделю будет поставлять мне новых рыб… К тому же я рассчитываю сделать тут немало акварелей.
– И сходить в горы, я надеюсь! – воскликнула Мария-Тереза. – Всю зиму я мечтала о том моменте, когда смогу прикоснуться к кресту, что стоит на вершине Гран-Коломбье. Там, наверху, так прекрасно!
– Как была бесстрашной альпинисткой, так и осталась! – весело промолвила госпожа Монбардо. – Когда ты навестишь нас в Артемаре, Мария-Тереза?
– Я уже об этом думала, тетушка.
– О! Но только не сразу! – заявила бабушка, ласково проведя своими подвижными и сильными пальцами слепой по волосам внучки.
– Можешь приходить, когда тебе захочется, – продолжала тетушка Монбардо. – Без предупреждения: твоя комната всегда готова. И твоя тоже, Максим.
Скромный автомобиль сельского доктора гудел на террасе перед замком. Все четверо Монбардо устроились в нем.
– Пока! До завтра! До скорого!
Лунный свет заливал величественную панораму гор. Вычерчивая зигзаги, машина начала быстро спускаться по склону.
Облокотившись на парапет, оставшиеся в Мирастеле кричали со смехом:
– Остерегайтесь сарванов!
У съезда на дорогу автомобиль громко просигналил в ответ. Стояла такая тишина, что рев мотора был слышен вплоть до того момента, как машина остановилась в Артемаре.
Глава 5
Тревога
Спустя неделю. 5 мая. Все там же, в Мирастеле.
Приятно представить себе господина Летелье, входящего тем утром в свой рабочий кабинет, так как это восхитительное зрелище – встреча счастливого человека с лучом солнца посреди благородной и просторной комнаты.
Господин Летелье пересекает большой зал, бросает взгляд на сплошь заставленную книгами стену, открывает окно, делает глоток свежего воздуха, воздуха чистого и утреннего, воздуха воскресного – так как это воскресенье, и это чувствуется, – и, наконец, облокачивается о подоконник и любуется панорамой.
В просвете между цветущими каштанами, выстроившимися рядами на террасе, он видит сменяющие друг друга величественные виды: болото, затем утес, у подножия которого течет Серан и бежит железная дорога, на утесе плато, поросшее невысоким кустарником, утопающее в тумане, пики, шпили, выступы, горы с еще кое-где не растаявшим снегом на вершинах: Кошачья гора (Экс-ле-Бен!), Ниволе (Шамбери!), затем, наконец, затерянные в глубине пространства, высящиеся, словно башни облаков, Дофинские Альпы.
Свистит проходящий вдоль скалистого берега поезд. На дороге гудит автомобиль. И господин Летелье с удовлетворением думает о том, что он проведет здесь еще одну волшебную неделю, весьма долгую, прежде чем поезд или большое белое авто увезет его в Париж.
Все его лицо представляет собой одну широкую улыбку. Даже несмотря на то что сарван испарился, словно фантом, коим он не был, господин Летелье все равно нашел себе занятие. Разумеется, никак не связанное с наблюдением за звездным небом, так как ради поездки в Мирастель он прервал важные работы, касающиеся звезды Вега, или альфы Лиры. Он измерял ее лучевую скорость, а для подобного рода занятий нужны высокоточные оптические приборы.
Но на чердаке, в пыльном углу и неподалеку от разобранных гномонов, он обнаружил некий архаический трактат по астрономии и теперь забавляется тем, что расшифровывает его при помощи лупы, какими пользуются часовщики.
Старая in quarto[31], с ее рукописными страницами, дожидается его на столе… Но этим утром стоит такая чудесная погода, что господин Летелье позволяет себе немного побездельничать. Он погружается в мечты. Сегодня обитатели Мирастеля должны обедать в Артемаре, куда Мария-Тереза отправилась еще вчера. Он грезит. Под гинкго билоба, «этим грациозным пережитком примитивной флоры», как говорится в справочниках, неспешно прогуливаются госпожа Аркедув и госпожа Летелье. С ними Флофло. Он мечтает. А! Вот и почтальон!.. Кому это вдруг вздумалось петь? Это Максим, в юго-восточной башне, где находится его лаборатория… Да, Максим напевает какой-то опереточный мотив, пока изучает внутренности своих несчастных рыбок… Довольно милая песенка…
– Жизнь прекрасна, – бормочет господин Летелье.
Он поворачивается к старой книжице по космографии.
Лишь теперь, не раньше и не позже, он слышит, как кто-то отрывисто стучит в дверь, ни дать ни взять – скелет, барабанящий фалангами по наличнику.
– Войдите!..
Неужели действительно войдет скелет?.. Да, поскольку это человек. По большому счету – тот же скелет, только покрытый тонким слоем кожи и мышц, потому что это Робер Коллен. Он приближается, облаченный в свой вечный короткий сюртук, – всклокоченный пушок на щеках, печальные близорукие глаза за позолоченной оправой очков. В руках у него стопка писем.
– Добрый день, Робер, все в порядке?
Робер сглатывает подступивший к горлу комок, снимает очки и говорит:
– Нет, мсье, не все в порядке… Я должен с вами поговорить… тема важная, и я… ужасно волнуюсь.
– Ну что вы, друг мой! Вы – и боитесь со мной говорить? Вы же знаете, как я вас уважаю…
– Я знаю, скольким я вам обязан, мой дорогой благодетель: и воспитанием, и образованием. Вы подарили мне семью и дружбу… и уважение, о котором упомянули. Поэтому мне не следовало бы… Но, видите ли, у человека есть обязательства и по отношению к себе самому… И я не вправе молчать, тем более когда уверен в том, что моя смелость бесполезна… Вот только поклянитесь, господин Летелье, что не будете на меня сердиться, если моя просьба покажется слишком неуместной…
Господин Летелье уже понимает, к чему он клонит. Впрочем, он скорее растроган, чем удивлен, и скорее раздосадован, чем растроган.
– Клянусь, – говорит он.
– Так вот, господин Летелье, я люблю мадемуазель Марию-Терезу и имею честь просить
