маршировали муравьи. Я увидел, как Рис вытягивает нож из чехла, и покачал головой:

– Не надо. Если они увидят обнаженный клинок, то убьют нас.

– Нас так и так убьют, – проворчал Филип, но к мечу не прикоснулся.

Первая наша встреча с наемниками прошла относительно безобидно. Трое рутье грузили в телегу добро, награбленное в лавке мясника. Перетаскивая половины свиных туш, бараньи ноги и говяжьи оковалки, они почти не удостоили нас вниманием. Тем, кто налакался до бесчувствия в местной таверне, вообще не было дела до того, кто мы такие. Я запретил Рису сворачивать во двор, откуда доносились крики насилуемой девицы.

– Их там с дюжину, а нас четверо, – пробормотал я вполголоса. – Молись, чтобы для нее все кончилось быстро.

Надеюсь, Рис не распознал мою ложь.

Далее на пути к святилищу я насчитал еще восемь трупов. Не сказать, что бойня и разгул насилия, но воистину жестокая расправа. И эти воины сражались во имя человека, которому предстояло стать правителем Англии, Уэльса, Ирландии и этой земли. Моя неприязнь к Молодому Королю стала еще сильнее, а гнев на сброд, шедший за ним, грозил вырваться наружу помимо моей воли.

– Стой! – Это было сказано по-французски с сильным фламандским акцентом. – Назовите себя.

Я воззрился на брабантца, преградившего нам путь: бритоголовый, с забрызганным кровью лицом, в хауберке, с длинной пикой в руках. Глупо было задирать его, но я все-таки не выдержал.

– Сам назови себя!

– Речистый, значит? – Пика с обагренным кровью острием поднялась, нацелившись мне в горло. – Ты не из нашего отряда… Я никого из вас не знаю.

Я метнулся вперед, отведя пику щитом, которым двинул ему по груди. Наемник повалился, как мешок с зерном.

– Встанешь, и я распотрошу тебя от задницы до подбородка! – пообещал я.

Он остался лежать, чертыхаясь.

На шум из тени выступили несколько его товарищей. Я рявкнул, извещая, что я – гонец от герцога Ричарда с посланием для Молодого Короля. Это заставило их убрать руки с оружия. Один из них хмуро мотнул головой в сторону горы и сказал, что их господин наверху.

Как ни подмывало меня взяться за меч и избавить мир от человеческих отбросов, заполонивших Рокамадур, я овладел собой. Мы прибыли сюда по делу, и я в ответе за жизни своих спутников, особенно за Риса.

Жуткое зрелище предстало нам у стен храма Святого Амадура. Рутье сновали между церковью и религиозными сооружениями по обе стороны от нее, таща мешки с монетами, украшенные камнями кресты и серебряные сосуды. Монахи заливались слезами или громко взывали к святому о помощи. В ответ на просьбы не грабить дом Божий наемники смеялись и сыпали проклятиями. Один монах, храбрее остальных, попытался вырвать у мародеров Библию в дорогом окладе и получил удар по лицу.

Словно почуяв наш приход, Молодой Король появился на пороге усыпальницы. Он покачивался из стороны в сторону, в правой руке у него был меч.

Оставив Риса и де Дрюна сторожить коней, мы с Филипом пошли через двор к принцу. Одной рукой я крепко сжимал охранную грамоту, другую положил на эфес.

Молодой Король заметил нас, только когда мы подошли вплотную.

– Говорят, он принадлежал Роланду, который погиб в бою с сарацинами, – сказал он, взмахнув мечом, явно приняв нас за своих людей. – Довольно величественный, не так ли?

– Да, сир, – сказал я, ощущая все большее презрение к нему. Украсть из усыпальницы ценнейшее из ее сокровищ было преступлением самого низкого пошиба.

То ли из-за моего тона, то ли из-за моего выговора – сказать не берусь, – взгляд принца переместился с меча на меня. Слухи, как я теперь видел, оказались правдивыми. Глаза Молодого Короля глубоко запали на сером как пепел лице. На щеках выступили пятна нездорового румянца, лоб покрывала испарина.

– Я тебя знаю, – сказал он, нахмурившись. – Ты – оруженосец Ричарда.

– Да, сир.

Его губы скривились.

– И какое послание ты принес?

– Вот это, сир.

Я протянул ему письмо.

Передав меч слуге, он развернул пергаментный свиток.

Я знал, что внутри: обычное требование герцога к брату – сложить оружие и распустить войска. Ему самому предлагалось немедленно явиться к отцу и просить прощения за свои поступки.

Молодой Король успел прочитать, наверное, несколько строк, как вдруг согнулся, схватившись за живот, и застонал. Он пошатнулся и упал бы, если бы не подбежавшие слуги.

– Уборная, – пролепетал принц. – Отведите меня в уборную.

Поддерживаемый с обеих сторон слугами, он наполовину пошел, наполовину потащился, а мы остались глядеть ему вслед.

Я наклонился и поднял письмо, упавшее на мостовую.

– Он его прочитал, как думаешь?

– Сомневаюсь, – сказал Филип. – Он очень болен, это точно.

– Хорошо, – процедил я спокойно.

Филип вскинул брови.

– Ты переменился, Фердия.

Он прав, подумал я. Война и смерть меняют людей.

Прошло некоторое время. Молодой Король снова появился, лежа на носилках. Его отнесли в одно из монашеских жилищ и препоручили заботам брата-врачевателя. Мы укрылись в близлежащем пустом доме и стали наблюдать через окно. Несколько часов спустя Молодого Короля погрузили в крытую телегу, отправившуюся вниз по склону горы. За горсть монет слуга сообщил, что хозяина повезли обратно в Мартель, на соборование. Я созвал Филипа и де Дрюна на совет, и мы решили наутро двинуться в том же направлении, дав брабантскому сброду уйти.

Молодой Король умер прежде, чем мы приехали в город.

Дорога к северу от Мартеля была забита рутье – это означало, что войско Хэла уже рассыпается. Нам грозила ощутимая опасность со стороны наемников, и мы решили как можно скорее вернуться к Ричарду. Не имея на своей стороне наследника престола, Джефри не станет продолжать борьбу, а мятежные бароны, лишившиеся центра притяжения в лице венценосных братьев, тоже сложат оружие.

Да простит меня Господь. Скача назад, я испытывал не горе, а благодарность за то, что Молодого Короля больше нет. А еще гордость из-за того, что герцог Ричард победил.

Теперь он был старшим сыном короля.

Глава 20

Высоко на башне Руанского собора заговорили колокола, гулко и торжественно. Они звонили по Молодому Королю, лежавшему в свинцовом гробу, внутри склепа, где его бренным останкам предстояло обрести покой до конца времен. Уильям Маршал сухими глазами смотрел на короля, который оплакивал своего беспутного старшего сына, и на Джефри – тот не плакал, но выглядел достаточно опечаленным. У него есть на то причина, подумал Маршал: потеря важнейшего из союзников. Джон даже не пытался напустить на себя скорбь. Он со скучающим видом разглядывал ногти и водил по каменным плитам носком башмака из тонкой кожи. Незаконнорожденный сын