– Но переговоры закончились неудачей, сир. Даже папский легат не смог найти выхода.

По лагерю гуляли сплетни, что потерявший терпение клирик отлучил герцога. Ходили также слухи про Крестовый поход, в который папа очень хотел бы отправить нас.

– Переговоры провалились. Мой господин отец настроен дать бой. Однако я и мои капитаны намерены еще разок бросить кости. – Указав на Фиц-Алдельма, он продолжил: – Роберт снесся с графом Фландрским.

– Если я могу помочь, сир… – проговорил я, ненавидя Фиц-Алдельма сильнее, чем когда-либо прежде.

– Верное сердце, – сказал Ричард с улыбкой. – И твои товарищи такие же. Поскачете со мной во французский лагерь.

Ответ мог быть только один.

Когда мы выехали из лагеря и направились кружным путем мимо крепости и французских позиций, чтобы не возбудить подозрений, уже опускались сумерки. Никто, кроме самых доверенных людей Ричарда, не знал, что происходит, даже король. Наш отряд состоял из десяти человек: герцог, я, де Дрюн, Овейн, Филип и Фиц-Алдельм и три его рыцаря. Последние бросали на меня презрительные взгляды: без сомнения, Сапоги-Кулаки налил им в уши яда.

Мы встретились с графом Фландрским в густой роще, под многолиственными ветвями могучего вяза. Звавшийся Филиппом, как и французский король, граф выглядел щеголем в темно-зеленой тунике фламандского сукна и коричневых штанах. Сердечно поприветствовав Ричарда и окинув остальных оценивающим взглядом, он с дюжиной рыцарей повел нас во вражеский лагерь. Я находился достаточно близко, чтобы слышать разговор между ним и герцогом.

– Вы уверены, что завтра состоится битва, сир? – спросил граф.

– Нет, но не принимайте это за слабость, – ответил Ричард. – Если дойдет до драки, мы не дрогнем.

– Ваша отвага не вызывает сомнения, сир. – Филипп помялся, потом добавил: – Могу я говорить начистоту?

– В подобные времена откровенный разговор – всегда самое лучшее. Продолжайте, сэр.

– Многие из нас полагают, что глупо и неразумно поднимать оружие против вашего сюзерена, короля Франции. Подумайте о будущем, сир: с какой стати он станет испытывать к вам добрые чувства или помогать в осуществлении ваших замыслов? Не стоит также недооценивать его из-за возраста. Пусть король молод, зато он обладает зрелым умом, дальновиден и тверд в достижении цели. Он помнит зло, но не забывает оказанных ему услуг. Поверьте моему опыту: я тоже выступал против него, но затем, растратив казну, раскаялся в своем поступке. Как замечательно и полезно будет, если вы станете пользоваться милостью и расположением своего сеньора.

Наполовину уверенный, что герцог ответит на прямоту Филиппа гневной отповедью, я с интересом наблюдал за происходящим.

Ричард, не говоря ни слова, смотрел на окутанные тенью деревья.

Граф не стал давить на него и, на мой взгляд, поступил умно.

– Благодарю за совет, сэр, – ответил наконец Ричард. – Добрые отношения между Анжуйским домом и династией Капетов всегда желанны. Ваши слова укрепили во мне стремление к миру.

Филипп сверкнул белозубой улыбкой.

– Вот и прекрасно. С Божьей помощью вы с королем придете к согласию.

Французские солдаты, мимо палаток которых лежал наш путь, провожали нас любопытными взглядами, но в сумерках, да еще с учетом того, что герцог надвинул на лоб капюшон, узнать нас было сложно. Несмотря на это обстоятельство, а также на спокойствие графа Фландрского, во мне росла тревога.

Шатер Филиппа был таким же, как у Ричарда, только немного больше; вокруг него стояли часовые. Услышав наши шаги, король вышел. В свете факелов мы увидели хорошо сложенного, но несколько угловатого молодого человека с копной каштановых волос, в простой полотняной тунике, и, казалось, слепого на один глаз. Еще меня поразила его юность.

– Ему нет двадцати двух, – шепнул мне на ухо Овейн.

Пятью годами моложе меня и король с пятнадцати лет, подумал я. Трудно было не почувствовать невольного восхищения: невзирая на непритязательную внешность, этот человек выказал себя ловким политиком.

Граф Фландрский поклонился и представил герцога, который соскользнул с седла и подошел ближе.

– Добро пожаловать, брат, – сказал Филипп, обнимая Ричарда.

Они обменялись поцелуем мира, и, когда эти двое, склонив друг к другу головы в беседе, вошли в шатер, между ними не ощущалось никакой враждебности.

Граф Фландрский распорядился насчет угощения и вина для нас, затем тоже скрылся в шатре. Мы остались снаружи и говорили мало. Минуло около часа. Весть о нашем приезде распространилась, собралась целая толпа французских рыцарей и солдат. О дружеских отношениях, как между герцогом и Филиппом, не могло идти и речи. Обстановка была напряженной, даже враждебной. Когда здоровенный жандарм плюнул в нашу сторону, я сделал вид, что не обращаю на него внимания, и велел своим спутникам вести себя так же. Фиц-Алдельм и его дружки, как я понимал, решат, что отвечать на это не соответствует их рыцарскому достоинству.

Солдат продолжал задирать нас: расхаживал взад-вперед, отпуская громкие замечания насчет нашей родословной и недостатка храбрости. Их встречали хохотом и смачными шутками.

Фиц-Алдельм делался все более гневным. Он пробормотал что-то, обращаясь к своим рыцарям, и одному из них хватило глупости положить ладонь на эфес.

Заметив это, француз переключил внимание на Фиц-Алдельма. Тот ответил руганью, от которой поседела бы голова у епископа.

Француз, понятное дело, этого и добивался. Он сразу потребовал удовлетворения.

Фиц-Алдельм рявкнул, что согласен, и сделал шаг вперед.

Мне оставалось только стоять и смотреть, но, судя по окружавшим нас кровожадным лицам, мой враг оказался бы не единственной жертвой. Волна французов захлестнула бы нас. Сам герцог подвергся бы опасности.

Вскинув руки в понятном всем жесте мира, я вышел вперед, оставив Фиц-Алдельма позади себя.

– Прошу прощения, сэр, – обратился я к французу. – Мой спутник весьма обидчив. Но ссора ни к чему.

В ответ я получил поток оскорблений и приказ убраться с дороги, если мне дорога жизнь. Пересохшим ртом я сказал французу, что, если он хочет расчистить себе путь, ему придется убить безоружного человека.

Фиц-Алдельм попытался отодвинуть меня, но я ожидал этого и сумел остаться между ним и разъяренным французом. Рыцарь предпринял еще одну попытку, но я снова перехитрил его.

– Уйди с моей дороги, ирландская шваль, – прошипел он.

– Не уйду, сэр.

– Отойди в сторону, или последним, что ты почувствуешь, будет мой кинжал между твоих лопаток.

Следом раздался отчетливый шелест клинка, покидающего ножны.

Страх обуял меня. Внутреннее чувство кричало, что следует повиноваться. Но я не дрогнул.

– Вы не убьете меня хладнокровно в присутствии стольких свидетелей, сэр, – сказал я.

Фиц-Алдельм выругался. Француз, видевший, как противник достал нож, прищурил глаза.

Я чувствовал себя мышью, угодившей между