– Мудро, – заметил де Дрюн.

– К тому же наказание легкое, – сказал я, припомнив заключение в Стригуиле и перенесенные там побои. – С Божьей помощью Ричард позабудет все это ко времени возвращения.

– Пока Фиц-Алдельм у него под боком, этому не бывать, сэр, – заявил Рис, в чьих глазах до сих пор горела ненависть. – Позвольте мне навестить его сегодня ночью, сэр, – прошептал он хрипло. – Пока они не уехали.

Я вспомнил, как переживал Рис из-за двух негодяев, которых повесили вместо нас, и подумал: вот как меняются люди. Его жестокое предложение выглядело соблазнительным. Если Фиц-Алдельм умрет, я скоро верну себе расположение герцога.

– Нет, – твердо сказал я.

– Он это заслужил, сэр.

– Ты прав, но убийство есть убийство. И вообще, всем займусь я, Рис. Так или иначе, не в этот раз. Ясно?

Он свирепо ухмыльнулся и кивнул.

Моя немилость имела одно неожиданное, но от того не менее приятное последствие. Ричард приказал, чтобы до его возвращения я состоял при дворе короля. Я отправился с Генрихом и его войском – где были и Овейн, и де Дрюн – назад в Ле-Ман, а оттуда в анжерский замок, где, к своей радости, повстречал Беатрису. Слухи оказались правдивыми: мать Ричарда, Алиенора, уже приехала, а вместе с ней – изрядное число женщин. Пышная шатенка, обладательница головокружительной улыбки, Беатриса была служанкой одной из королевских фрейлин.

Я сильно увлекся ею, но, ухаживая, делал один шаг вперед, другой – назад. Назначить свидание было сложно, подчас проходили целые дни без возможности перемолвиться. Когда случай все-таки представлялся, я превращался в злейшего своего врага. Косноязычный, когда хотел быть сладкоречивым, как поэт, с вечным румянцем от смущения, такой неуклюжий, что спотыкался на каждом шагу, я сошел бы скорее за придворного шута. Вопреки этой неловкости, Беатриса терпела меня, и это поддерживало мою решимость не сдаваться. Мало-помалу уверенность моя росла, и я уже ухитрялся сорвать поцелуй почти при каждой встрече.

Шло лето. При первой же возможности мы отправлялись с Беатрисой на стены замка, любовались закатом, наблюдали, как порхают стрижи, и я был горд собой, как никто другой. Однажды вечером в конце июля, как помнится, мы остановились в ее любимом месте, над рекой Мэн. Мне тут тоже нравилось, но не из-за живописного вида. Укрепления здесь были неприступными, караульных не виднелось шагов на сто в каждую сторону, а потому – если там не встречалось других влюбленных парочек – мы оказывались наедине.

Беатриса высматривала выдр, замеченных нами во время последней прогулки.

– Ты их не видишь? – спросила она.

– Нет.

Я и не пытался. Ее сосредоточенность позволяла мне подобраться поближе и любоваться ею самой, что казалось моему пылающему разуму куда более заманчивым, нежели наблюдать за охотящимися выдрами. Я вдохнул ее аромат – розовая вода – и, набравшись храбрости, потянулся, чтобы поправить выбившуюся прядь волос у нее за ушком.

От косого взгляда, брошенного из-под длинных ресниц, сердце мое заколотилось.

– Мне известно, что у тебя на уме, Руфус.

Ее внимание вновь обратилось на реку.

Осмелев, поскольку она не приказала мне остановиться, я провел пальцем от ушка до шейки. Беатриса улыбнулась, поэтому я вновь проделал то же самое. Снова не получив отповеди, я наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Мы пришли смотреть на выдр, сэр.

Хотя голос ее не был сердитым, я очень боялся отказа и сделал вид, что гляжу на реку, а перед мысленным моим взором мелькали приятные фантазии. В каждой из них я совлекал с Беатрисы одежды и избавлялся от своих.

– Руфус, гляди!

Девушка указывала на ивы, нависавшие над водой на другом берегу. Я посмотрел. Через миг из воды появился темный силуэт и снова исчез.

– Я ее видел!

– Их две, – сказала Беатриса.

Как завороженные, наблюдали мы за игрой двух проворных созданий. Они молотили друг друга передними лапами, взбирались друг другу на спины. Зрелище почти отвлекло мои мысли от Беатрисы. Почти.

К моей радости, игры выдр продлились недолго. Я вымаливал у Беатрисы поцелуй, и она с обычной неохотой на лице согласилась. Сопротивление ее ослабело, и вскоре мы уже страстно обнимались. Собравшись с духом, я запустил руку ей под платье и сжал грудь. Вместо отповеди я услышал легкий стон.

Большего поощрения мне не требовалось.

Ах, этот пыл юности.

Ах, изменчивость судьбы.

– Беатриса! – послышался женский голос с замкового двора.

Я и ухом не повел, но Беатриса напряглась и отстранилась, прислушиваясь.

Охваченный пылом, я попытался снова поцеловать ее.

– Прекрати, Руфус!

Она уже поправляла платье.

– Беатриса!

Я правильно сделал, что урвал последний поцелуй, прежде чем девушка откликнулась на зов. Пообещав увидеться с ней на следующий день, я отправился на поиски де Дрюна и Овейна, а также фляги вина. Оба приятеля беспощадно вышучивали меня, но я принимал насмешки без обид и к тому же мог с успехом огрызаться благодаря их частым визитам в бордель поблизости от замка.

Оказалось, это была последняя наша встреча с Беатрисой на много дней вперед. На следующее утро меня вызвал королевский майордом, вручил письмо и велел скакать в Париж, чтобы передать его Ричарду.

– Лично ему в руки, – несколько раз повторил майордом.

Получив охрану в лице де Дрюна и еще двух солдат – Овейн загрустил оттого, что ему не разрешили поехать с нами, – я тут же отправился в путь.

Всю дорогу мы только и говорили, что о содержимом свитка из тонкого пергамента. Ну, еще о Беатрисе.

Со времени отъезда Ричарда в июне слухи при королевском дворе бурлили, словно водовороты в бурной реке. Герцог поклялся Филиппу в верности и принес оммаж. Эти двое быстро стали друзьями и даже делят постель. Он никогда не вернется, разве только вместе с Филиппом во главе войска, идущего против короля.

Я не питал никакой враждебности к Генриху, познакомившись со множеством его людей в Анжере, но оставался человеком Ричарда. Если он меня примет, я пойду за ним, куда бы он ни повел.

Французский двор оказался еще роскошнее, чем у Генриха. На стенах висели богато расшитые гобелены, через застекленные окна лился дневной свет. Огромный посудный шкаф при входе в большой зал был от верха до низа уставлен серебряной утварью, на каждом оконном сиденье лежали подушки. Пол был устлан смесью сладкого тростника и свежей травы, наполнявшей воздух благоуханием.

Я проследовал за майордомом через комнаты, полные народа, не обращая внимания на любопытные взгляды придворных, и нашел Ричарда сидящим за столом вместе с французским королем.