При первой же возможности я в карете отбыл в Клерию, где предстояло объясняться в своем позоре.

Всю дорогу мне не давала покоя одна дума, настойчиво скребясь по внутренним стенкам черепной коробки. Метательные копья.

Их размер, материал, строение… Мастерству горцев и лесных аборигенов такое оружие недоступно. Даже вдали от поля брани перед глазами стояло, как эти иглы взмывают в небо. Гладкие, с зубом на конце, из блестящей первоклассной стали – такой зеркальной, что видишь свое растянутое отражение. Копья торчали из земли глумливой пародией на надгробия подбитых солдат. Чем старательнее я убеждал себя, что акары сами нашли сырье и способ делать эти безумные снаряды, тем смешнее становилось.

А значит, дело обстоит куда хуже. С кем же они заключили союз?

* * *

Я задернул занавески. Свету не было места в моей карете, но он все равно протягивал в щели длинные пальцы.

В детстве я имел дурную привычку выщипывать перья из головы – так, как порой расковыривают ссадину, но с годами стал просто их теребить. Люди так теребят мочку уха.

Карета прокатила по гудящим улицам Клерии навстречу приятной тишине Малого района.

С бюрократией, этим мнимым достижением прогресса, приходилось мириться. Трибунал будет фарсом. Меня не осудят, не обрушат на мою голову пламенную отповедь, не вынесут приговора.

Фактически я просто отрапортую суду о произошедшем, а они пусть делают с этим что заблагорассудится.

В коллегии напыщенных и высоколобых законотворцев преклонных лет присутствовала также и вершительница Фелиция Оберн.

Делегатом от королевского совета был Брут – суровой и деловитой наружности дворянин с округлым брюшком. Лично короля Астона Тиэмена представлял виконт Плитти, заведующий делами ополчения, – худосочный и вытянутый, как чертополох, старик. Рядом восседал главнокомандующий Орсон, уже слишком дряхлый для схватки, но не растерявший своей грозной славы. В молодости он даже бился бок о бок с отцом.

Отцу и принадлежало последнее место – естественно, пустое.

Я говорил напряженно, с жаром, слова сами слетали с языка. Без обиняков указал на безответственность Кэссиди, пересказал ход событий, начиная с его безрассудного приказа, который обрек на гибель разведчиков и раскрыл наши карты.

Бард Максин, продолжал я, остался невредим – на этом месте Брут облегченно выдохнул, – а вот чародей Гурик пал, и это огромная утрата.

По ходу моего рассказа мрак на лицах коллегии все сгущался. Я был в грязных латах, под мышкой стискивал помятый шлем и вообще вид имел крайне неопрятный, зато голову держал высоко, и голос мой не дрожал.

– Вы наверняка преувеличиваете, генерал-лейтенант, – заговорила судья Оберн. Я считал намек: пересмотрите заявление, ведь оно скажется не только на ходе войны.

– Я говорю, что видел своими глазами.

Отступать нельзя. Угроза слишком серьезна.

– Сынок… – заговорил главнокомандующий Орсон, обладатель пышных вислых белых бакенбард, перетекающих в усы.

– Будьте любезны так меня не называть.

Моя пощечина главнокомандующему заткнула сразу всю коллегию. Я им не нашкодивший сопляк. Я сын Белого Ястреба, и они понимают, что это значит.

– Эрефиэль, – со спокойным видом исправился Орсон. – Я в военном деле куда дольше вашего и не помню, чтобы акарам хватало ума продумывать столь глубокую стратегию.

– А вожак по имени Мукто? – На этой фразе все отвели глаза. И пусть, сглаживать углы я не намерен. – Глупыми акары никогда не были. Они вспыльчивы.

Орсон не возразил, но фыркнул, словно я втолковываю какую-то азбучную истину. Я продолжил:

– Гнев, любовь, гордость. Их чувства всегда столь остры, что могут вспыхнуть в любой миг. Нам исключительно повезло, что из-за этого орда распалась и погрязла в междоусобицах. Не глупость их разобщила, а попытка собрать под один стяг и насадить дисциплину.

– И ни с того ни с сего они сходятся ради общей цели – так, значит? Взялись за ручки, воспевают мир? – насмехался Плитти.

– Воспевают войну, – поправил я. – И может статься, не объединились добровольно, а сведены насильно.

Коллегия вполголоса посовещалась, приподняв головы над трибуной.

– Вы утверждаете, что акары образовали союз прямо у нас под носом и разведка не заметила? Что перескочили ступени общественного развития и освоили сталь прежде железа, прежде постройки нормального жилища?

– При всем уважении, кастрат входит глубже, чем наши лазутчики в их земли.

Я не ожидал усмешки от Брута. Он тут же кашлянул, вернул суровость.

– Если враг действительно разжился метательными копьями, за ниточки наверняка дергает тот, кто умеет их создавать, – заметил Орсон, возвращая разговор в серьезное русло.

Я не подумал.

– Не исключено.

– Эрефиэль, давайте начистоту, – со вздохом отбросила формальности Оберн. – У них правда метательное оружие и новый предводитель?

Наконец-то достучался.

– Увы, – понуро ответил я.

– Нет, это невозможно! – поморщился Плитти. – Мне приказано составить отчет королю, так неужели прикажете писать этот вздор? Его величество положительно будет растревожен! До крайности!

– С вашего позволения, я бы предложил держать все в тайне, – сказал я. – Может вспыхнуть ненужная паника, и вдобавок ко всему нам необходимы сведения.

Все закивали, кроме Плитти, чья недоверчивая мина на выразительном лице говорила сама за себя. Он всплеснул худосочными руками, спихивая на пол книгу для записей и писчую палочку.

– Изумительно! Король Астон придет в полный восторг.

* * *

С каким счастьем я вернулся в уютные объятия имения! Весь мир, пусть и ненадолго, растворился в небытии, чему я был рад.

У ворот меня встретил Сару.

Солнце, этот пылающий очаг справедливости, нещадно на меня палило. В трещины моего истрепанного терпения пробился городской шум, награждая мигренью.

И вот я вхожу в дом. Вот балкончики с обрамленными окнами, у лестницы стоят на карауле подстриженные в виде шаров кусты в кадках. До кровати рукой подать. От запаха лакированного дерева за дверью захотелось одного: сложиться прямо в коридоре.

– Еще чуть-чуть, – подбодрил Сару.

Усталости мне явно было не скрыть. Я посмотрел на него.

– Спасибо.

Он расслышал?

Я проплелся в покои, на ходу стягивая латы с любезной помощью дворецкого. Как свободно без доспеха!

– Придется отдать в починку, – заметил Сару.

– Придется заказать новый, – проворчал я.

Потом, все потом. В замызганном поддоспешнике и штанах я рухнул на перину и закинул руку на глаза. Всего на сутки я позволю себе отложить все дела.

Сару сам стянул с меня сапоги. Груз облачения больше не мешал чувствовать тело – и ломоту повсюду. Она напоминала, что я еще жив.

– Не беспокоить меня до утра.

– Это невозможно.

Я приподнял голову, насколько хватило сил, и посмотрел на дворецкого. Шутить вздумал?

В его опечаленном взгляде