Шрифт:
Закладка:
Кроме излияния чувств, пионер должен был регулярно собирать металлолом (этого в моей жизни не было) или макулатуру (это, естественно, было, поскольку старые газеты имелись во всех семьях). Однажды на Секретариате ЦК разбирали вопрос о пышных банкетах, устраивавшихся комсомольскими бонзами, и секретарь ЦК Борис Пономарев с грустью констатировал: «Если бы на местах знали, что все деньги, которые получают от сбора металлолома и макулатуры, идут на организацию таких приемов, то они бы очень огорчились» [Секретариат… 2021: 44]. Мы «на местах» об этом, естественно, не знали, поэтому какое-то время я таскал в свою школу макулатуру с большим энтузиазмом и даже просил папу захватить старые ненужные бумаги со своего завода.
В четырнадцать лет пионер превращался в комсомольца. Комсомольские собрания несли в себе уже информационно-пропагандистскую нагрузку: доклады, отчеты, планы. Каждого комсомольца нагружали какой-то общественной работой. К примеру, ходить в дружину для поддержания правопорядка. «Поддержание» это сводилось к тому, что группы мальчиков и девочек прохаживались вечером по улицам отведенного им участка города, не вступая, естественно, ни в какие схватки с бандитами и тщательно избегая темных закоулков. Другой обязанностью комсомольца было повышение политической грамотности. Требовалось знать об основных преимуществах социализма перед капитализмом и о том, как СССР строит коммунизм. Но по мере прироста знаний у комсомольцев возникали вопросы о разных нестыковках. Скажем, если перед нашей страной, согласно принятой в 1961 году Программе КПСС, стоит задача к 1970‑м годам догнать и перегнать США в экономике, а к 1980‑м построить материально-техническую базу (МТБ) коммунизма, значит Америка уже в десяти годах от МТБ коммунизма? [Цыпляев, интервью]. Подобные «расчеты», впрочем, делали лишь наиболее толковые молодые люди, тогда как большинство комсомольцев ограничивались анекдотами о строительстве коммунизма. Вопрос: «Будет ли воровство при коммунизме?» Ответ: «Нет. Всё при социализме разворуют». Или еще: «Алкоголизм – это переходная стадия от социализма к коммунизму» [Мельниченко 2014: 685, 721].
Для летнего детского отдыха существовала система пионерских лагерей. Я сам в них не отдыхал, но внимательно наблюдал за жизнью отдыхавших там моих ровесников, когда проводил лето в Усть-Нарве, где размещалось пять лагерей (им. Юрия Гагарина, им. Валентины Терешковой, им. Олега Кошевого, «Нева» и «Прогресс»). «Лагерные пионеры», так же, как и мы – вольные отдыхающие, – много времени проводили на пляже, купались в море, играли в подвижные игры, но при этом имели предписанный начальством распорядок дня и исполняли обязательный ритуал (утренние построения, торжественные марши, рапорты начальству и т. д.). Существовали в СССР и специальные лагеря для актива – будущей советской элиты, как отметил в беседе со мной бывший вице-губернатор Петербурга Александр Потехин, занимавший в юности высокие посты в пионерской иерархии, а затем и в комсомольской (секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ): «Артек» в Крыму, «Орленок» на черноморском побережье Краснодарского края и «Зеркальный» на Карельском перешейке под Ленинградом. Воспитание, осуществлявшееся в коллективе (пионерлагеря, студенческие стройотряды), имело, по его мнению, большое значение для развития молодежи, в отличие от обычной утомительной пропаганды, которую можно охарактеризовать известным выражением «Генералы готовятся к прошедшей войне». Жизнь в «Зеркальном» Потехин оценивал очень высоко по собственному опыту (об этом же мне говорил и бывший директор департамента культуры Минобороны Антон Губанков, который в «Зеркальном» был даже председателем совета лагеря), «Артек» скорее напоминал санаторий, а в «Орленке» была сильная идеологизация. В целом, по мнению Потехина, социальные лифты для детей в советское время работали хорошо. Активист фактически уже в детстве становился частью советской номенклатуры, чем-то вроде члена «ордена меченосцев» (так Сталин охарактеризовал партию большевиков). В частности, он получал доступ к закрытой информации, распространявшейся властями среди доверенных лиц [Потехин, интервью; Губанков, интервью].
При этом временами советская система пыталась «репрессировать» инакомыслящих детей. Пятеро моих собеседников рассказали про такие случаи.
Леонида Гозмана21 обвинили в троцкистском заговоре, когда ему было одиннадцать лет. Пионервожатая-восьмиклассница учила младших девочек «стучать» на мальчиков. Леонид, узнав про это, возмутился и потребовал убрать такую вожатую. Его спросили, кто еще с ним заодно. Когда смутьян назвал пару фамилий своих друзей, образовался «заговор». Мальчика поставили перед классом, и директор школы (отставной офицер) публично снял с него красный галстук. Потом, к счастью, районное начальство отругало излишне инициативного директора и вернуло Леонида в пионеры [Гозман, интервью].
Ольгу Романову22 исключали даже не из пионеров, а из октябрят за создание группы «Долой Брежнева», про которого она случайно услышала что-то нехорошее по Би-би-си. Но эта история тоже закончилась нормально [Романова, интервью].
Андрей Илларионов23, будучи старшеклассником, написал аналитическую работу о фашизме, в которой бдительный глаз отставного директора школы (ярого сталиниста) обнаружил понятные аллюзии. Он пошел доносить в КГБ. Гэбисты его мягко «послали» за то, что занимается ерундой. Директор не успокоился и позвонил в парткомы предприятий, где работали папа и мама. Там был тот же результат. Тогда бдительный страж советской идеологии стал лично «допрашивать» Андрея, пытаясь выведать истоки диссидентства [Илларионов, интервью].
Кирилл Борисов работал летом в комсомольско-молодежном лагере (КМЛ) и попытался вместе с друзьями организовать там самоуправление. Приставленная к КМЛ учительница написала на них донос [Борисов, интервью].
Ну а Борис Немцов, собственно, и «репрессирован» не был. Его не исключали. На него не доносили. Просто в характеристике, полученной им по окончании школы, было написано, что он хороший ученик, победитель олимпиад и т. д., и т. п., однако… политически неустойчив [Немцов, интервью].
Наконец, еще одна подобная история описана в мемуарах писателя Дениса Драгунского и относится ко времени, когда он был октябренком. Учительница
вытащила нас, пятерых главных хулиганов, и меня в том числе, к своему столу и стала на нас орать. Я не помню, что именно она нам вменяла в вину, но она обозвала нас антипартийной группой. Антипартийную группу, дорогие читатели, публично разоблачили и заклеймили в советской печати всего лишь в 1957 году, то есть какие-нибудь три года назад, поэтому
